Эванс, – закончил гость и взглянул на часы, будто бы опаздывая на следующую встречу. – Если здесь проживает похожий мальчик, то я хотел бы его увидеть. И по возможности сегодня же забрать с собой.

Епископ уставился на Уилсона, сложив губы в разочарованную полуулыбку. За время, прошедшее между новостью о прибытии богатого гостя и их рукопожатием, он уже успел составить благодарственную речь.

– Что-то не так? – удивился мистер Уилсон. – Не хотел бы вас торопить, но через два часа у меня самолет.

И ни слова о деньгах. Епископ буквально чувствовал, как Чикаго ускользает из рук. Он присмотрелся к гостю. Рослый, надменный. Точь-в-точь Кальвин.

– Наверное, целесообразно будет мне выйти во двор и побродить среди воспитанников. Скорее всего, я сам его узнаю.

Епископ отвернулся к окну. Только сегодня утром он застукал Кальвина, когда тот мыл руки в крестильной купели. «Чем она святая, эта вода? – начал отбрехиваться мальчишка. – Она же налита из-под крана».

Епископ и рад был бы сбыть Кальвина с рук, но это не решало главной проблемы – финансовой. Он неотрывно смотрел на десяток с лишним загромождавших двор просевших надгробий замученных здесь епископов. На каждом было высечено: «В память…»

– Епископ? – Уилсон встал. И одной рукой уже подхватил саквояж.

Епископ не ответил. Ему не нравился этот щеголь в шикарном костюме, да и сам факт его появления здесь без каких-либо договоренностей. Видит Бог, епископский сан заслуживает уважения, не так ли? Священник прокашлялся в попытке еще потянуть время, глядя на надгробия всех затравленных епископов прошлых лет. Он просто не мог позволить Паркер-фонду, сулившему огромные пожертвования, вот так взять и уйти.

Епископ повернулся к мистеру Уилсону.

– У меня скорбная весть, – начал он. – Кальвин Эванс умер.

– Кстати, если этот зануда-проповедник и дальше будет названивать, скажите ему, что я умер, – продолжил инструктаж старый епископ, пока секретарша мыла его кофейную чашку. – Умер – и точка. Хотя нет, скажите ему, – он соединил кончики пальцев, – что вы узнали: мальчик по имени Кальвин Эванс воспитывался в другом приюте. Не знаю… где-нибудь в Покипси? Но к сожалению, приют сгорел дотла и никаких документов не осталось.

– Хотите, чтобы я его обманула? – заволновалась девушка.

– Никакого обмана не потребуется, – ответил епископ. – Так бывает. Здания часто сгорают дотла. При строительстве никто не следует нормативам.

– Но…

– Делайте, как вам сказано, – оборвал ее епископ. – Этот протестант крадет наше время, вот и все. Не забывайте: наша главная цель – сбор средств. Для наших ребятишек, живых и здоровых. Если будут предлагать спонсорскую помощь, тогда зовите. А пустые разговоры про Кальвина Эванса ни к чему не приведут.

Уилсону показалось, что он ослышался.

– Что… как вы сказали?

– Кальвин недавно скончался от воспаления легких, – ничтоже сумняшеся выговорил епископ. – Это огромная потеря. Он был всеобщим любимцем.

В своем выдуманном рассказе он не преминул отметить хорошие манеры мальчика, его успехи в изучении Библии, даже любимое блюдо – кукурузу. Чем больше подробностей слышал Уилсон, тем больше он цепенел. Воодушевившись произведенным впечатлением, епископ подошел к картотечному шкафу и достал какую-то фотокарточку.

– Это изображение будет использовано при создании мемориального фонда, – сказал священник, указывая на черно-белый портрет Кальвина: на нем мальчик, подбоченясь, с разинутым ртом наклонился вперед, словно кого-то отчитывал. – Люблю эту карточку. Вот таким и был Кальвин.

Он проследил, как мистер Уилсон молча разглядывал фотографию. Епископ ждал, что сейчас тот попросит каких-нибудь доказательств. Но нет, гость, казалось, был потрясен и по-настоящему скорбел.

Вдруг священнику пришло в голову: а что, если мистер Уилсон и есть тот самый возникший из небытия родственник? По росту он и вправду напоминал мальчишку. Кем же доводится ему Кальвин – племянником? А вдруг… сыном? Боже милостивый. Если это так, то посетитель даже не догадывается, от каких забот его только что избавили. Епископ прокашлялся и выждал еще пару минут, чтобы скорбная весть возымела эффект.

– Конечно, мы запланируем пожертвование в мемориальный фонд Кальвина, – срывающимся голосом выговорил Уилсон. – Паркер-фонд не преминет почтить память юноши.

Он выдохнул, что, казалось, потребовало много сил, а затем наклонился и вытащил чековую книжку.

– Конечно-конечно, – сочувственно произнес епископ, – Мемориальный фонд Кальвина Эванса. Особая дань памяти особому мальчику.

– В скором времени я свяжусь с вами, епископ, для оформления условий наших регулярных взносов, – с видимым усилием сказал Уилсон, – а пока примите, пожалуйста, этот чек от имени Паркер-фонда. Мы ценим ваше служение.

Епископ еле удержался, чтобы сразу же не ознакомиться с суммой, но как только за Уилсоном затворилась дверь, он сразу расправил лежащий на столе листок. Приятная сумма на мелкие расходы. И это только начало: удачная была идея создать мемориальный фонд в честь ныне здравствующего лица. Откинувшись на спинку кресла, священнослужитель сцепил пальцы на груди. Если кто еще не уверовал в Бога, нужны ли дополнительные аргументы? Приют Всех Святых – место, которое буквально вопиет: на Бога надейся, а сам не плошай.

Оставив Мадлен в парке, Уэйкли вернулся к себе в офис и нехотя взялся за телефонную трубку. Единственной причиной бесконечных звонков в приют Всех Святых было его желание доказать Мэд, что она не права. Лгут далеко не все. Но по иронии судьбы первым делом ему самому пришлось опуститься до лжи.

– Добрый день, – изображая британский акцент, сказал Уэйкли, когда услышал знакомый голос секретарши. – Хотелось бы переговорить с кем-нибудь из вашего отдела пожертвований. Я настроен внести серьезную сумму.

– Ах! – донесся до него радостный возглас секретарши. – Тогда позвольте соединить вас напрямую с нашим епископом.

– Я правильно понимаю, что вы хотите внести пожертвование? – переспросил несколько мгновений спустя старый епископ.

– Все так, – соврал Уэйкли. – Помощь детям – мое, так сказать, кредо, – продолжил он, воображая помрачневшее личико Мэд. – Особенно сиротам.

«Но был ли Кальвин Эванс сиротой?» – задумался Уэйкли. Когда они переписывались, Кальвин подчеркнул, что у него на самом деле жив один из родителей. НЕНАВИЖУ СВОЕГО ОТЦА. НАДЕЮСЬ, ЕГО НЕТ В ЖИВЫХ. Уэйкли хорошо помнил эти крупные печатные буквы.

– Ближе к делу: я ищу место, где воспитывался Кальвин Эванс.

– Кальвин Эванс? Сожалею, но это имя мне незнакомо.

Уэйкли замолчал. Он почуял ложь. Ежедневно сталкиваясь с лжецами, он распознавал их безошибочно. Но мыслимо ли представить, чтобы два священнослужителя одновременно врали друг другу?

– Что ж, грустно слышать, – осторожно продолжил Уэйкли. – Потому что мое пожертвование предназначено именно для приюта, воспитавшего Кальвина Эванса. Я понимаю, вы тоже трудитесь не покладая рук, но вам ли не знать, какими подчас бывают спонсоры. Негибкими.

На другом конце провода епископ сжал пальцами виски. Да, спонсоров он изучил досконально. Паркер-фонд превратил его жизнь в сущий ад: сначала приют засыпали естественнонаучными книгами, потом загрузили этой глупой греблей, а затем раздули скандал, когда прознали, что своими пожертвованиями чтят память того, кто, как бы это сказать, еще даже не умер. А как всплыла эта история? Да вот как: старый добрый Кальвин умудрился воскреснуть из не-очень-мертвых и появился на обложке какого-то безвестного журнала «Кемистри тудей». Не прошло и пяти секунд, как епископу позвонила некая Эйвери Паркер и начала угрожать едва ли не сотней различных судебных исков.

И кто же такая Эйвери Паркер? Да та самая, чье имя носит Паркер-фонд.

Прежде епископу ни разу не доводилось с ней общаться: все переговоры велись через Уилсона, который, как теперь нетрудно было догадаться, выступал ее уполномоченным представителем и адвокатом. Но теперь, оглядываясь назад, епископ припоминал, что на всех документах, связанных с пожертвованиями, вот уже пятнадцать лет рядом с подписью Уилсона всегда стоял еще один небрежный росчерк.

– Вы лгали Паркер-фонду? – кричала она в телефон. – Чтобы только выманить деньги, сочиняли, будто Кальвин Эванс умер от воспаления легких в возрасте десяти лет?

А у него в голове крутилось: эх, дамочка, знали бы вы, какая дыра эта Айова.

– Миссис Паркер, – заговорил он вкрадчивым тоном, – я понимаю, вы сейчас очень расстроены. Но могу поклясться: наш Эванс точно мертв.