Биттерблу встала. Губы у нее побелели.

– Может, мне тогда тоже стоит перестать расхлебывать твою кашу, По? Как часто мне приходится врать ради тебя? Как часто ты врал мне в первые годы нашего знакомства? Тебе-то самому нечего беспокоиться о чужой искренности. Ах, как это, должно быть, докучает – когда приходится нарушать свой покой ложью, чтобы помочь кому-то.

– Иногда, – проговорил По с горечью, – ты бываешь совершенно безжалостной.

– По мне, так собственной жалости тебе хватит с излишком. Из всех людей на целом свете ты лучше всех должен бы понимать, почему мне так нужно прощение Сафа. Я сделала с ним то, что ты постоянно делаешь со всеми. Не хочешь помогать, и ладно. Но не говори со мною так, будто я – дитя, которое бродит беспечно, разбрасывая игрушки. В моем городе и королевстве творится такое, о чем ты понятия не имеешь. – Внезапно Биттерблу снова села, унылая и подавленная. – О По, – сказала она, закрыв лицо ладонями. – Прости. Умоляю тебя, дай совет. Что мне ему сказать? Что делаешь ты, когда ранишь кого-нибудь неправдой?

Мгновение По молчал. А потом, кажется, усмехнулся – едва слышно и печально:

– Я прошу прощения.

– Это я уже сделала. – Биттерблу прокрутила в голове кошмарный разговор с Сафом. Потом прокрутила снова. – Ой. – Она в растерянности поглядела на По. – Я же ни разу не извинилась.

– Придется, – сказал он уже мягче. – А сверх того, тебе придется рассказать ему всю правду, какую только сможешь. Нужно всеми средствами убедиться, что он не использует ее против тебя. А потом позволить ему сердиться, сколько пожелает. Так поступаю я.

«Значит, мне придется окунуться в собственный стыд и в ненависть человека, который стал мне дорог».

Биттерблу задумчиво разглядывала оборванные заусенцы. Проблемы По вдруг стали казаться ей куда более понятными. Прижавшись к брату, она уткнулась лбом ему в плечо. Он крепко обнял ее мокрой рукой.

– Хильда, – спросила Биттерблу, – как долго мы сможем скрывать ото всех, что корона пропала?

Хильда поджала губы.

– Добрых несколько месяцев, – уверенно кивнула она наконец. – Едва ли ее кто-то хватится раньше, чем приедет с визитом ваш дядя, как вы считаете, ваше величество? В этих покоях бывают только ваши шпионы, слуги, друзья из Совета да я. И из всех этих людей я сомневаюсь лишь в паре-тройке слуг. Я сооружу что-нибудь и спрячу подушку под покров, чтобы с виду все было ладно.

– Не забывай, что от Сафа тоже многое зависит, – заметил По. – С него станется сделать глупость и раззвонить по городу, что корона не там, где ей полагается быть, Биттерблу. К тому же по пути в твои покои нас с ним видела куча народу.

Биттерблу вздохнула. Пожалуй, он и вправду мог такое сотворить, если достаточно разозлился.

– Надо разобраться, кто подставил его под подозрение.

– Да, – согласился По. – Хороший вопрос. Позволь мне самому поговорить с ним о короне, ладно? Пожалуйста. Я посмотрю, удастся ли мне выяснить хоть что-нибудь и об аресте. И еще, думаю, мне стоит побеседовать с тем лжесвидетелем, как считаешь?

– Да. Ладно. – Она со вздохом отстранилась. – Я останусь здесь. Мне нужно кое-что обдумать. Хильда, прогоняй и дальше моих советников, хорошо?

Оказавшись в спальне, Биттерблу принялась бродить из угла в угол.

«Возможно ли, чтобы Саф и вправду искренне считал, что это я пытаюсь заставить искателей правды молчать? Что это я за ними охочусь? После того, как мы скакали по крышам? После того, как я привела к ним Мадлен! Неужели он и вправду…»

Она одеревенело опустилась на сундук и стала вытаскивать из волос шпильки. «Неужели он и вправду думает, что я желаю ему зла?»

Массируя кожу головы и попутно превращая освободившиеся из плена волосы в растрепанное гнездо, Биттерблу с ужасом поняла, что вопрос поставил ее в тупик. У нее не было власти над мыслями Сафа.

«Он сказал, я не вижу, что натворила. Сказал, что я слишком высоко. Что подставила ему подножку. Что мы вовсе не были ни друзьями, ни равными».

Подойдя к туалетному столику, у которого обычно Хильда закалывала ей волосы, Биттерблу бросила шпильки в серебряное блюдо и мрачно поглядела в зеркало. Под глазами, словно синяки, темнели запавшие круги, а на лбу, все еще саднящем после вчерашнего нападения, багровела отвратительная ссадина. За спиной у нее угадывалась огромных размеров комната, высокое ложе, столь широкое, что могло бы служить обеденным столом всем ее друзьям, стены с алыми, серебряными и золотыми узорами. Усыпанный звездами темный потолок. «Лиса или кто-то еще снимает с него паутину, – подумала она. – И ухаживает за прекрасным ковром».

Биттерблу подумала о печатной лавке, полной хлама и света. Подумала о задних комнатах – таких небольших, что легко бы поместились в одной этой спальне, – чисто прибранных, со стенами и полами из грубо обтесанного дерева. Она увидела в зеркале свое платье из бледно-серого шелка, идеально подогнанное, великолепно сшитое, и подумала о простой одежде Сафа, о нитках, торчащих из обтрепанных рукавов. Вспомнила, как его очаровали золотые карманные часы Лека. И вспомнила колье, которое заложила без единого колебания, даже не задумавшись, сколько за него дадут.

Ей не показалось, что они бедны. У них была работа, еда, они устраивали праздники с блестками. Но сейчас она вдруг подумала, что не особенно себе представляет, как выглядят бедные люди. Узнает ли она бедность, если столкнется с нею? И если они не бедняки, то кто? Каково это – жить в городе? Они платят кому-то за жилье? Кто решает, что сколько стоит? Не слишком ли тяжело для них бремя королевских налогов?

Несколько смутившись от всех этих мыслей, Биттерблу вернулась к сундуку матери, села и заставила себя издали подойти к теме подставленной Сафу подножки. Что, если бы роли поменялись? Если бы она была простолюдинкой, а Саф оказался королем? У нее бы тоже почва ушла из-под ног?

Представить себе такую ситуацию оказалось непросто. Выходила полная нелепица. Но потом ей пришло в голову: может, воображение подводит ее как раз потому, что она и вправду находится слишком высоко, чтобы разглядеть тех, кто внизу, – как сказал Саф?

Ее мысли почему-то то и дело возвращались к ночи, когда они с Сафом были у серебряных доков. Они говорили о пиратах и охоте за сокровищами, глядя на темные громады королевских судов. А на палубах этих судов стояли в карауле лучшие воины королевы, охраняющие серебро, которое ждало отправки в сокровищницу – в золотую крепость, где она была единоличной хозяйкой.

Когда По через некоторое время вошел в спальню – промокший еще пуще, чем прежде, и весь в брызгах грязи, – Биттерблу сидела на полу и сжимала голову ладонями.

– По, – прошептала она, глядя на него снизу вверх. – Я очень богатая, да?

По подошел, оставляя на полу мокрые следы, и присел перед ней на корточки:

– Гиддон богатый. Я – очень богатый, Раффин – еще богаче. А чтобы описать тебя, Биттерблу, слова еще не придумали. Причем состояние, которым ты владеешь – лишь частичка твоего могущества.