– Совсем не обязательно их убивать, ты же знаешь, – говорю я негромко. – Ты можешь просто пропустить это место. Просто взять и пропустить, черт возьми.

– Моя жена и ее мягкое сердце, – говорит Война. Звучит как комплимент. – Ты действительно этого хочешь? Чтобы я пощадил этих людей?

Он серьезно? Я всматриваюсь в его безжалостное лицо. Слушайте, а похоже, что так и есть.

– Да, хочу, – говорю я, едва осмеливаясь в это поверить.

Война смотрит на меня долгим взглядом, и я отвечаю на него, не обращая внимания на растущее количество зрителей. В конце концов он издает странный гортанный звук и снова сосредотачивается на дороге. Не знаю, что и думать. Сжимаю руками поводья. Момент страшного напряжения. Я все жду, что Война вытащит меч и скажет, что пошутил… но он этого не делает.

Вскоре деревня остается позади. Только тогда я выдыхаю. Однако я молчу до тех пор, пока она совсем не скрывается из виду.

– Ты их не убил, – говорю я, все еще не веря себе.

– Да, – соглашается Война. – Я не убивал. Это сделают мои мертвецы.

Под нашими ногами дрожит земля – не больше минуты, но вдруг я слышу крики у нас за спиной. И понимаю, что стало с деревней.

На этот раз, когда разбивают лагерь и ставят палатки, я обнаруживаю, что моей палатки нигде нет. Пропали и все мои вещи. Ясно, чьих рук это дело. Я врываюсь в шатер Войны.

– Где они? – гневно спрашиваю с порога.

Внутри полно всадников Фобоса, они рассматривают карту очередного городка, который предстоит разграбить. Искоса посматривают на меня.

Узейр, тот, что обвинил меня в убийстве их товарища в Эль-Арише, хмурится, а лицо Гуссейна, единственного из Фобосов, проявившего ко мне доброту, непроницаемо. Над ними возвышается зловещая фигура Войны. Сегодня он выглядит особенно лютым со своими наручами и обнаженной грудью, по которой вьются, тускло светясь, алые знаки.

– Жена, – черная подводка вокруг глаз Войны сегодня гуще обычного, и это делает его совсем другим.

– Где моя палатка? – спрашиваю я.

– Ты в ней стоишь.

Я суживаю глаза.

– Такого уговора не было.

– Я не торгуюсь со смертными, – говорит Война.

Обведя взглядом шатер, вижу лица всех всадников Войны. Понимание приходит внезапно. В Эль-Арише я выставила Всадника в невыгодном свете перед его воинами. Теперь он восстанавливает свой авторитет – за мой счет, разумеется.

Бесполезно что-то говорить сейчас, все равно не смогу его переубедить. Это очевидно – чего стоит только выражение его лица. Что бы я сейчас ни сказала, как бы ни настаивала, я буду выглядеть слабой, плаксой – а эти воины и так обо мне довольно низкого мнения.

Наградив Войну долгим выразительным взглядом, поворачиваюсь, чтобы уйти. Всадник может заставить меня делить с ним жилье, но не заставит сидеть тут в течение дня.

– О, Мириам, – окликает меня Всадник, когда я уже откидываю полог. – Еще одно: завтра мы отправляемся в бой, и ты едешь со мной.

На следующее утро я просыпаюсь от того, что Война покрывает поцелуями мое плечо. Шатер тускло освещен масляными лампами. Мы оба голые, он прижимается ко мне, и я чувствую, как он напряжен. Поцелуи спускаются ниже по моей руке.

Вот почему я боялась поселиться со Всадником. Как, скажите, одинокой девушке с этим бороться? На самом деле, мне этого страшно хочется, и лежащий рядом дьявол это прекрасно знает.

– Сдавайся, – шепчет он в ямку на моей шее. Я прижимаюсь к нему. – Сдавайся.

Он стонет, сжимая рукой мое бедро. Тяжело дыша, прислоняется к моей спине лбом.

– Сегодня я буду слишком отвлекаться, если стану представлять тебя, лежащей вот так, рядом со мной.

Он неохотно встает, и, хотя я ненавижу его – за то, кто он такой, и за то, что заставляет меня жить с собой, – но сейчас меня больше всего расстраивает то, что он ушел от меня. Разве так бывает, чтобы сердце и голова воевали друг с другом?

Мне просто необходимо вернуть свою палатку.

– Идем, жена, – говорит Война. – Пора готовиться к битве.

Напоминание отрезвляет. Сегодня снова погибнут люди. Сначала Иерусалим, потом Ашдод, за ним Эль-Ариш. Судя по перешептываниям, которые я слышала, сегодня ожидается штурм Порт-Саида. Ожесточенно тру лоб – я не готова к еще одному дню кровавой бойни.

В другом конце шатра Война натягивает черные штаны и черную рубаху. Одеяние Войны всегда одинаково и утром выглядит безукоризненно, как новое, каким бы изорванным и окровавленным не было накануне.

Я беру свои штаны и рубашку, далеко не такие чистые, и натягиваю их. Снова сажусь, чтобы зашнуровать ботинки, затем начинаю вооружаться, беру лук и колчан.

– Почему ты все еще позволяешь мне участвовать в сражениях? – спрашиваю я его, надевая колчан.

Мне и правда непонятно, чем он руководствуется. Всадник зашнуровывает кожаные поножи, но потом поднимает голову и задумчиво смотрит на меня.

– И в самом деле, почему? – словно в шутку переспрашивает он. – А ты бы предпочла, чтобы я, как любящий муж, приковал тебя к кровати?

– Только если сам останешься со мной, – отвечаю я, ни секунды не раздумывая. И говорю наполовину серьезно. Если бы этим я могла отвлечь Войну от битвы… но нет, тогда его армия и его мертвецы убивали бы вместо него.

У Всадника вспыхивают глаза.

– Ты создана, чтобы искушать меня, жена, – произносит он, заканчивая со шнуровкой на одной ноге и переходя к другой. – Ты же сама говорила, что в браке мы должны уважать друг друга.

Я… говорила. И удивлена, что он это помнит.

– Ты хочешь драться. И вот, я уважаю твои желания.

Это уважение по версии Войны? Настолько абсурдно, что почти смешно. Он заставил меня спать в своем шатре, зато позволит участвовать в битве, где меня запросто могут убить. Это ведь все-таки мужское занятие.

М-да, такая вот логика у Всадника.

– Кроме того, – добавляет Война, не догадываясь о моих мыслях, – ты убиваешь людей.

– Но не тех, кого хочешь убить ты, – возражаю я, вешая на бок кинжал.

– Я хочу, чтобы умерли все, – говорит он. – Так что ты облегчаешь мне работу.

Несколько секунд я смотрю на него молча, а в голове словно взрывается граната.

Я ему помогаю.

Каждый раз, когда я кого-то убиваю, на земле становится на одного человека меньше. Все мысли об уважении улетучиваются, моя душа опустошена. Я стою, покачиваясь на пятках, и меня так мутит, что, кажется, вот-вот стошнит. Я-то искренне думала, что делаю что-то полезное…

Война, надев доспехи, подходит ко мне. Снаружи слышны приглушенные шаги, это солдаты тихо покидают свои жилища, готовясь к битве.