— Не отчаивайся так, Йанн!.. Я пойду к хозяйке. Или у этой женщины каменное сердце, или я все-таки смягчу ее своими мольбами и она хотя бы даст нам отсрочку.

— Поступай, как хочешь, — ответил бедняга, — только что до надежды смягчить сердце этой женщины, то, думаю, ты скорее сотрешь своими слезами каменные ступени нашего крыльца.

Через полчаса бабушка возвратилась: она села перед мужем, с другой стороны от очага, закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Ты еще не знаешь, Йанн, — простонала она наконец, когда смогла заговорить, — она собирается наложить арест на наше имущество.

— Я ждал этого, — коротко ответил дед.

Всю ночь они не сомкнули глаз, ни он, ни она: они видели, как уходили с торгов их лошади, их коровы, их поросята и вся их небогатая недвижимость.

На следующее утро первое, что они услышали, был грохот кабриолета судебного исполнителя, въезжавшего во двор. А в следующее воскресенье, после вечерни, по постановлению суда в Керамене состоялась распродажа. Вы, наверное, думаете, осмелилась ли вдова Жегу прийти туда? Более того, она была в первых рядах, покупая по бросовой цене все, что другие не захотели приобрести.

Уже ничего не оставалось в продаже, даже последней солонки, и уже аукционист собирался закрыть торги, когда эта мегера заметила висевший на гвозде забытый кнут. Она закричала:

— Минуточку, извините! Еще остается кнут!

— Да, это так, — сказал мой дед, до этого не открывший рта, — надеюсь, что никто его у вас не оспорит. Забирайте же его, и пусть он станет орудием вашего наказания и в этом мире, и в том!

Без всякого смущения она схватила кнут и прошипела:

— Деньги есть деньги.

Вечером, лежа в постели, которую закон им оставил, дед сказал бабушке:

— Мы разорены, но этот кнут отомстит за нас.

И действительно, с этого дня Перин Жегу больше не знала покоя. По ночам она просыпалась от жгучей боли, словно ее тело стегал горячий ремень. От ужаса она совсем обезумела. Бросала в огонь проклятый кнут, сжигая его в пепел, думая, что так она обретет спокойствие. Но муки ее становились только сильнее. Не прошло и месяца, как ее понесли на кладбище. А ночью после того дня, когда ее положили в могилу, ее домочадцев разбудил шум безумной беготни и громкие крики. Все повскакали с кроватей, чтобы посмотреть. Да, это была мертвая, она бегала, бегала вокруг жилища и служб, испуская ужасные вопли. Огненный кнут охватывал ее шею, она тщетно пыталась избавиться от него и кричала душераздирающим голосом:

— Снимите с меня кнут, снимите кнут!

Ее тело дымилось. Это было страшно! Естественно, никто не осмеливался приблизиться к ней. Следующей ночью она появилась снова, и следующей тоже, и все последующие ночи, пока не наступило новолуние. В тот вечер видели, как она бросилась в колодец; вода из него еще долго сохраняла привкус серы.

Адская дорога — большая, широкая и содержится всегда в полном порядке; она всегда готова принять путника. Вдоль нее стоит девяносто девять постоялых дворов, в каждом можно остановиться на сто лет. Любезные и хорошенькие служанки, какие бывают только у дьявола, наливают всякие ликеры, которые становятся все вкуснее и ароматнее, чем ближе ад. Если путник сумеет устоять, не пьет без удержу и к последнему постоялому двору приходит трезвым, он может вернуться обратно: ад больше не имеет на него прав. Но в противном случае его вталкивают в кабак, где вместо освежающих напитков его ждет ужасная смесь крови ужа с кровью жабы. Отныне он принадлежит дьяволу, и все кончено.

* * *

Тот, кто хочет продать душу дьяволу, должен встретиться с ним ночью:

или на кладбище, где только что выкопали новую могильную яму (их обычно выкапывают накануне похорон);

или на перекрестке трех дорог;

или в поле о трех углах;

или в разрушенной часовне, где больше не служат мессы и где в алтаре нет престола.

* * *

В Трегоре есть такая поговорка: «An diaoul zo eun dun honest? Na c’houll man evit man» («Дьявол — человек честный: он ничего не требует даром»).

* * *

Имена дьявола:

Поль; Полик (уменьшительное от предыдущего); Поль гоз (старик Поль); Тонтон Жан Поль (в районе мыса Сизён); Ар Потр брав (Красавчик); Ар Марк’хадур глау (Продавец угля); Сатан гоз (Старый Сатана); Потр ху дрейд Марк’х (Парень с копытами); Ар Потр Руз (Рыжий); Ар принс ру (Рыжий Принц); Лукатан; Лукас коз (Старый Лукас); Ан Эруан (Царь-змей); Корник (Рогатый); Потр хе ивино уарн (Человек с железными когтями).

* * *

В Леоне, когда бывает буря, говорят, что это дьявол уносит свою жертву.

* * *

Дьявол никогда не спит, и для него ночи — это дни. Поэтому, когда с ним заключают договор, он может потребовать его исполнения, когда этого еще не ждут: шесть месяцев — и дни, и ночи — для дьявола — это год.

Глауд-ар-Сканв

Знавал я в Дюо одного бойкого молодчика, которого звали Глауд-ар-Сканв (Клод Гуляка). Он слыл почти язычником, мессе в церкви предпочитал «службу» в кабаке и не молился ни утром, ни вечером. В округе над ним шутили: «Когда Клод Гуляка ложится спать, шляпу он снимает последней».

Однажды вечером, когда он был пьян и ругался на чем свет стоит, он что-то не поделил с дьяволом. Полик явился за ним, подхватил его сзади себя на лошадь и утащил в ад.

Старуха-мать Глауда была в отчаянии. Она любила своего сына, который с нею вел себя порядочно, и к тому же она была его единственной опорой. Она пустилась искать его по горам и долинам. Но напрасно стучалась она во все кабаки, какие были на шесть лье по округе, — никто не видел Глауда-ар-Сканва. Бедная женщина, отчаявшись, решила обратиться к Богоматери Локету, в Локарне, которую считают всемогущей в этой области. Один только святой Серве пользуется такой же милостью у Господа Бога.

— Только что же могу я предложить Богоматери Локету, — сказала себе старая Маарита, мать Глауда, — чтобы заслужить ее благосклонность?

Она обошла дом, ища глазами какой-нибудь предмет, который мог бы понравиться Святой Деве Локарнской. Увы! Это был дом бедняка, где стояли только жалкая кровать, сундук, две скамьи и колченогий стол. Богоматерь Локарнская имела кое-что получше.

И Маарита задумалась.

— Да что же это я! — закричала она внезапно, хлопнув себя по лбу. — У меня же еще есть моя телка!

И она побежала в хлев.

Там стояла телка — хорошенькая телочка, рыжая с белыми пятнашками, которую Маарита купила на последней ярмарке в Бре на с трудом сэкономленные деньги. Маарита тихонько окликнула ее:

— Коантик, иди ко мне, иди, моя маленькая!..