– П-пирог, – от волнения Влади заикаться начал.

Странный парень с интересом приподнялся на локтях. Черный язычок трепетал между губ.

– Пирог? Ну-ка, поди сюда.

Влади, склонив раскалывающуюся от боли голову, послушно шагнул вперед. Когда подошел совсем близко, змей перегнулся через выступ, сцапал его за шкирку и легко, как игрушечного, втянул наверх, на теплую каменную площадку. Усадил рядом с собой – и требовательно руку протянул:

– Давай пирог.

Негнущимися пальцами Влади развернул полотенце и вытащил из корзины пирог – еще теплый, ароматный с хрустящей корочкой. Змей заурчал и сощурился.

– Вот, – Влади протянул подарок на полотенце. – Это… – запнулся, не зная, как к змею обращаться. Но «на вы» его звать как-то совсем глупо было, поэтому решился сфамильярничать: – Это тебе. За помощь.

Змей гибко наклонился к пирогу, обмахнул корочку черным языком – и заурчал громче.

– Пополам.

Влади вздрогнул, не сразу поняв, что это змей говорит.

– Что?

– Пополам давай, – повторил тот, усаживаясь по-турецки, и забрал пирог и разломил на две неравные части. Четвертушку сунул Влади обратно в руки, а остальное оставил себе. – Ешь.

Влади куснул корочку – вроде вкусно. Ну, да еще бы было невкусно, если пекла сама баб Ядзя, со свежевыловленными карасями, с луком, с травками всякими с огорода…

– Чего морщишься? – требовательно спросил змей, откладывая в сторону свой изрядно подточенный уже пирог. – Не нравится?

Так спросил, как будто это он Влади угощал, а не Влади его.

– Голова.

– Что голова?

– Там эта, вегетисто-сосудная… сегетно-сосудистая… В общем, болит, – честно признался Влади. – Спасибо… я сейчас немного посижу и доем.

Змей хмыкнул, цапнул свой кусок и за минуту его весь проглотил. Потом забрал у Влади его порцию и тоже съел. А потом – хлопнул себя по коленке:

– Клади сюда.

– Что? – перепугался Влади, вспомнив Йолькину сказку, и попятился. – Не надо меня есть, я лучше еще карасей наловлю…

И чуть не сверзился с алтарного камня. Хорошо, что змей вовремя за руку его ухватил и на себя дернул.

– Куда! – и опять рассмеялся тем же кашляющим смехом. – Иди сюда, я не трону.

Влади, конечно, мог бы поспорить… Да вот только голова болела ужасно. И попробуй поспорь с таким сильным – сам притянет, не спрашивая, уложит голову на колени и примется теплыми пальцами в волосах бродить. А боль от этого начнет потихонечку отступать, прятаться где-то в потайном месте до поры до времени.

Лежа щекой на чужой коленке, шершавой на ощупь, как змеиная кожа, Влади смотрел на ночной лес. Скатилась уже луна, и теперь лучи ее падали чуть наискосок. Колыхалась внизу трава, хотя ни единого ветерка не было. А где-то далеко-далеко, под камнем, в колодце, журчала вода, заглушая еле слышный свистящий шепот:

– Трону, не трону… все одно уже. Нет тебе места среди людей.

Проснулся Влади на рассвете, совсем один. Выпала роса; где-то далеко захлебывались сумасшедшими трелями лесные птицы. Никаких змей и в помине не было – ни ужей, ни медянок, ни гадюк… ни высоких, желтоглазых, прикидывающихся человечьими парнями. Вздрагивая от холода, Влади спрыгнул с алтарного камня и поплелся домой. Думал, ругать будут за то, что всю ночь где-то прогулял. Но ему никто и слова против не сказал, хотя ждали все его за одним столом. И, видать, с ночи.

Только мать, приглядевшись, спросила:

– Где это ты вымазался так?

Влади провел рукою по щеке и по волосам, взглянул на нее – и поперхнулся.

Вся ладонь была в чудной золотистой пыльце.

С того дня обуяла Влади странная тоска. Не хотелось ни вставать рано, чтоб идти на рыбалку, ни гулять с матерью вдоль поля, ни читать, ни смотреть ни на что, ни бабке по хозяйству помогать. Несколько он возвращался к алтарному камню – и никого там не находил. Молча оставлял кусок пирога, связку копченых карасей или что-нибудь сладкое – и уходил.

На следующий день еда пропадала.

Сны стали тревожными, яркими. Чудилось Влади, что сидит он, маленький совсем, на берегу реки, а вокруг него обвивается в тридцать три кольца огромный золотой змей. И Влади его совсем не боится, а наоборот – гладит по голове и пытается неловкими руками поймать черный раздвоенный язычок. И это повторялось ночь за ночью, каждый раз – слегка отличаясь. Будто Влади пытался вспомнить что-то позабытое, но не мог, а потому додумывал сам. А наяву мерещились везде желтые глаза змеиные и спутанные волосы, хоть врачам иди в психушку сдавайся.

Голова больше не болела, но часто кружилась. Как-то раз Влади наклонился – ведро вытянуть на край, и чуть не свалился в колодец. Баб Ядзя, словно почувствовала что-то – и перестала так нагружать внука работой. Чаще она сажала его рядом с собой и спрашивала, как будто невзначай:

– Ты ничего сказать-то мне не хочешь?

Влади пожимал плечами.

– А спросить?

Он молчал.

А ночью опять шел к алтарному камню, чтобы опять там никого не найти.

Целый месяц пролетел незаметно, как один день.

Однажды пасмурным утром Влади проснулся – и понял, что пойти куда-нибудь сегодня вряд ли сможет. Голова кружилась даже в постели. Осторожно придерживаясь за стену, он спустился вниз, к завтраку. На материны тревожные вопросы отмалчивался, сам не понимая, что с ним такое творится. А потом, пока та мыла посуду, поковылял к бабке, на огород.

– Баб Ядзя… – окликнул тихо. Громко не получалось – сразу перед глазами все плыть начинало. – А если я с кем-то повидаться хочу… ты знаешь, как это устроить?

Бабка выпрямилась, обтерла руки от земли об фартук и пожала плечами.

– Смотря с кем, внучек.

Влади набрал воздуха побольше, зажмурился для храбрости и выпалил:

– Со змеем!

– Ох ты ж как… – баб Ядзя закашлялась. – Это с каким таким змеем?

Отступать уже некуда было.

– С алтарного камня.

Влади плюхнулся на дорожку – сил уже не было стоять – и, запинаясь, рассказал баб Ядзе все, с самого начала. И про змея, и про головную боль, и про слабость, и про сны… Баб Ядзя выслушала, а потом сказала.

– Я тебе сейчас травок заварю, ты их выпьешь и поспишь. А к ночи я тебя разбужу – и расскажу, что делать.

«Травки» оказались той самой горькой травой, которую Влади в самый первый день пил. Сморило его тут же, за столом – уронил тяжелую голову на сложенные руки и уснул. Снился ему опять змей – только на сей раз в человечьем облике. Он тянул у Влади из головы длинную красную нитку, а она никак не кончалась и не кончалась. И внизу, у ног его, лежала уже целая нитяная куча, похожая на залитый кровью валежник.