Однажды на улице – как раз под окнами у Тиресия – один из погромщиков отстал от своих – и тогда внезапно сразу из трех ближайших домов выбрались на улицу люди – сноровисто спустились по веревкам из окон – у всех были заложены в домах двери – и ринулись на незадачливого мальчишку. Тот вертел головой, недоуменно хлопал глазами, не понимая, что творится и кто эти люди. Он привык, что от него – когда он с толпой несется по улице – горожане прячутся и убегают. А теперь они почему-то несутся к нему. Первым до добычи добрался Тит – одним ударом он насадил парня на клинок, как каплуна на вертел, – острие вышло у того из спины. Затем стряхнул парня с клинка – тот был еще жив – и его подхватил сосед Миуса, вцепился в волосы и стал бить головой о стену. Третий уволок уже мертвое тело в разграбленный дом Аттия.

Через несколько мгновений Тит уже вскарабкался по веревке назад в дом, а на мостовой остались лишь свежие пятна крови. Но пятна крови на улицах Александрии в те дни никого не удивляли. Не явится, как в обычные дни, городская стража узнать, не произошло ли по соседству убийство.

В другой раз два десятка греков, вооружившись мечами и копьями, рванули грабить лавки в квартале еврейском. Вернулась из погромщиков половина – зато каждый сгибался под тяжестью добычи, у каждого на поясе звякал мешочек с золотом.

Аррия все свободное время проводила подле кровати Тиресия. Иногда ее звали помочь на кухне – стряпать лепешки, иногда стирать или что-то мыть. Но зачастую она лишь кормила и поила раненого, обтирала губкой с уксусом его тело, выносила глиняный горшок за больным.

Так день проходил за днем, рана вроде бы зажила, но силы почему-то не возвращались.

Восстание то затихало – и тогда мгновенно оживали улицы, открывались лавчонки и мастерские, вновь расцветала торговля, в порту появлялись корабли и завозились товары, но стоило нескольким богатым грекам направиться в порт, как они тут же были убиты и ограблены, а корабль, на котором они собирались бежать, сожжен. Восстание же вспыхнуло вновь с новой силой.

Однажды Тит отправился на охоту и отсутствовал дольше обычного. В этот раз принес он на плече не мешок с мукой, а какого-то старика в длинном сером хитоне, грязного, со спутанными волосами и всклокоченной бородой. Он затащил его на третий этаж и поставил возле кровати Тиресия. Старик, в первые мгновения недоуменно озиравшийся, вскоре пришел в себя, попросил сначала его накормить, ел жадно, облизывая грязные пальцы, пил вино с горячей водой, приговаривая: «Как хорошо-то…» Потом подсел к кровати раненого и взял Тиресия за руку. Долго сидел так, склонив голову набок и шевеля губами. Наконец, будто очнувшись, попросил высунуть язык, приподнял больному веко, оглядывая глазной белок, потом снова пощупал и посчитал биение крови на запястье. После чего ушел на кухню и часа три колдовал там с какими-то своими снадобьями. Гонял женщин за травами в кладовую, ругался, когда не находили, требовал самого лучшего оливкового масла и, наконец, принес раненому флакон из оникса, полный густой темно-красной жидкости. Когда старик аккуратно наполнил серебряную ложку для приема лекарств настоем из флакона, Тиресию даже показалось внезапно, что это свежая кровь. Тиресий покорно проглотил, ощутил странное жжение в желудке – и еще – все внутри него как будто распахнулось, застучала кровь в висках, и на миг показалось, что он уже способен встать с постели, и он даже сделал движение в самом деле подняться. Но старик его остановил, сказав: «Не сегодня», – велел пить настойку по две ложки три раза в день. После чего попросил, чтобы его не относили обратно, а позволили остаться в доме Миуса и дождаться избавления.

После странного настоя Тиресию приснился отчетливый сон, вновь посетили прежние видения: город в пустыне, окруженный стеной, машины, мечущие огненные ядра. Пролом в стене и римская армия, идущая на штурм. Увидел императора на коне и падающего с коня мальчишку-адъютанта. Он проснулся, шепча одно слово – Хатра.

И понял, что теперь он, наконец, поправится.

* * *

А еще через несколько дней в Александрию вступил большой отряд греков. Разбитые в нескольких сражениях с иудеями, остатки их когорт объединились и вошли в город. Так что теперь уже греки ринулись в иудейские кварталы и начали убивать…

К воинам присоединились мастеровые и торговцы. Каждый, казалось, желал превзойти в жестокости прежних погромщиков. Опять текли по мостовым реки крови, опять насиловали и пытали, опять мальчишки – теперь уже уроженцы греческих кварталов, таскали за волосы отрубленные головы.

Это была первая волна ужаса, которая накрыла два прибрежных квартала. Они горели ночью и днем, и вместе с дымом несся над крышами Александрии нутряной протяжный стон – многоголосый крик отчаяния и боли.

Вторая волна, не менее страшная и не менее кровавая, поднимется, когда в город вступят римские войска.

Осень 869 года от основания Рима

Тревожные известия (первые из которых получены были в Вавилоне) приходили одно за другим. Казавшаяся столь легкой победа непостижимым образом обернулась поражением в одно мгновение. В тылу римлян на покоренных землях запылало восстание – отпали Насибис, Селевкия и Эдесса. Разосланные тайные гонцы парфян передали приказ поднять восстание почти одновременно. Рассказывали, что во главе восстания стоит Санатрук, племянник Хосрова.

Впрочем, в Селевкии все обстояло не так плохо, как в других местах. Здесь Траян, отправляясь в свое плавание вниз по Тигру, оставил большой гарнизон под командованием легата Эруция Клара[57]и Тиберия Юлия Александра[58]. С Эруцием Кларом Приск сделался с некоторых пор дружен – связывало их обоих знакомство с покойным Плинием – именно благодаря ходатайству Плиния Эруций Клар был причислен к сенаторскому сословию. Посему Клар внимательно прислушался к мнению Приска. А военный трибун Приск был уверен в грядущей измене Пакора. Раз старику не вручили вожделенную диадему, значит, его преданность испарится, как роса под лучами жаркого солнца. Так что Приск настоятельно посоветовал Эруцию Клару поставить военный лагерь вне городских стен, а оставшийся в городе гарнизон расположить в укрепленной цитадели. Когда восстание началось, из римских солдат погибло лишь двое. Но силы Эруция Клара оказались разъединены: жители Селевкии теперь закрыли ворота перед римлянами, что остались в лагере, и город пришлось брать штурмом – на это ушел почти целый день, если не считать пяти дней подготовки к самому штурму. Положение селевкийцев с самого начала было безнадежным – как только раздались сигналы труб и медный «баран» ударил в городские ворота, из цитадели вышли построенные черепахой легионеры и стали прорубаться к воротам. Неведомо почему, но этого горожане никак не ожидали, и римляне дошли до ворот почти без потерь. Несколько легионеров были ранены в схватке с городской стражей у ворот, когда открывали створки.