Во взгляде его читалось ожидание, в движениях – осторожность. Что ему сказала Настька, хрен знает, но вёл он себя сдержанно.

– А где Миша? – спросил он вместо того, чтобы поздороваться.

Судя по пытливому Настькиному взгляду, тот же вопрос интересовал и её. Ответить я не успел. Все мы обернулись на шум. Заспанный, младший сын появился в дверях спальни. Увидел гостей и, едва ли не спотыкаясь, рванул навстречу.

– Никита! – пролепетал он, подбегая к нему. Я едва успел придержать его.

На поправку он шёл быстро. Врачи поражались его стойкости и силе. Я – нет. Характер он унаследовал от отца: Литвинов никогда не пасовал перед трудностями. Может, что-то досталось ему и от Настьки. Пусть и говорят, что трансплантация не влияет на генетику.

– Смотри, что мы тебе принесли, – встав на колени, показала Настя гоночную машинку, похожую на ту, что подарил ему Никита. – Теперь у тебя будет две. Хорошее начало коллекции, как думаешь?

Миша несмело коснулся машинки. Вернее, Настькиной руки. Потому что ни хрена его машинка не волновала. Точно так же он обрадовался бы бутылочной пробке, если бы её держала она.

– Как твои дела? – она мягко улыбнулась. Не так, как улыбались ему сменявшие друг друга калейдоскопом медсёстры.

Я смотрел на всех троих, и чернота затягивала сердце плотной плёнкой. Вот она – моя семья. Вот, чёрт подери! И что я со всем этим сделал? Моя женщина разочарована, мой старший сын понятия не имеет, что я его отец, младший только что вернулся с того света. Зато я, блядь, сижу в кожаном кресле за столом из чёрного дерева и могу по щелчку пальцев заставить плясать по-своему чуть ли ни каждую собаку в этом городе.

– Хорошо, – ответил Мишка, ни на шаг не отходя от Насти. – Папа говорит, что я молодец.

– Ты молодец, – подтвердила она. – И мы с Никитой тобой очень гордимся. И папа тобой гордится. – Нежно, по-матерински, она обняла его.

Чернота заполнила всё пространство внутри. Гнетущая, непроглядная, выхода из которой не было. Наши с Настей взгляды встретились. Она разжала руки так, будто не хотела, но заставила себя сделать это. Встала и улыбнулась обоим мальчишкам. Миша стоял у её ног, Никитка около меня, но заставить себя обнять его так же просто, как обняла Настя Мишку, было выше моих сил. Мэр столицы, в собственной семье я был чужаком, и даже Мишкино «папа» не меняло этого.

– И что вы встали? – обратилась Настя к Мише и Никите. – Никит, ты все уши мне прожужжал, как вы будете играть, а теперь что? А ты что стесняешься, Михаил?

Старший сын подошёл к младшему.

– Тебе уже можно играть? – деловито спросил он.

Мишка так же важно кивнул и протянул Никите машинку.

Сняв пальто, Настя сама повесила его. Разулась. На ней был объёмный вязаный свитер и узкие джинсы – простые, мать её, джинсы, а я не мог отвести глаз. Каждое движение её пальцев было сродни волшебству.

– Ты нас долго будешь в коридоре держать? – спросила она.

– Разве вам нужно приглашение? Вы дома, а не в гостях.

Она смотрела испытующе. И я, до сих пор уверенный едва ли не в каждом шаге, понятия не имел, что делать дальше. Не прикасаться? Делать вид, что меня не раздирает на части от ревности? Что мне похер, с кем она и где? Проще было бы сразу пустить себе пулю в лоб.

Настька сжала губы и выдохнула. Что это значило – раздражение или недовольство, я не знал.

– Идите в комнату, – скомандовала она примостившимся возле тумбочки детям. – Миш, у тебя есть игрушки?

– Есть у него игрушки, – ответил я.

– Я не тебя спрашиваю, а Мишу. Миш, так что?

Сын кивнул. Без указаний потянул Никиту в одну из спален. Их звонкие детские голоса отдалялись и вскоре стали звучать совсем тихо. Настя прошла следом за ними, остановилась в дверях комнаты и улыбнулась. Я встал у неё за спиной. Миша вывалил на пол мячик и какую-то хрень, всученную мне продавщицей в «Детском мире». Мягкие тигрята и лисята восседали на диване, и Никитка сразу стянул парочку на пол.

– Сделаешь мне кофе? – Настя повернулась ко мне. – Или предложишь сделать самой?

– Сделаю. – Не удержавшись, я коснулся золотой прядки на её плече. – Спасибо, что приехала и Никитку привезла.

– Не за что, – ответила она и пошла в кухню.

Моя рука повисла в воздухе. Я посмотрел Настьке вслед. Сжал зубы и пошёл следом.

***

– Спасибо за список.

Вторая чашка кофе была готова, и кофемашина умолкла. Настя глянула из-под бровей.

– Что будет с теми, кто в нём? Эти твари ответят?

– Ответят. – Я поставил обе чашки на стол. – В правительстве есть паршивые овцы, Насть. Но и людей, которые пошли в политику, чтобы сделать что-то хорошее, тоже хватает. Вспомни Литвинова. Сама понимаешь, он пробивался в думу не за тем, чтобы грести деньги. И таких, как он, немало.

– Только таким, как он, зачастую перекрывают кислород. – В воздухе повисло несказанное ею «такие, как ты».

Решив промолчать, я показал ей на кофе. Настя взяла чашку и застыла у окна, повернувшись ко мне спиной. Взявшийся у неё хрен знает откуда список я отдал человеку, уверен в котором был, как в самом себе. Первый раз с министром обороны мы столкнулись на совещании в правительстве. Общий язык нашли не сразу – он оказался той ещё сволочью. Но одно было у него не отнять – принципиальность. Проверить каждого было делом времени. С Шевченко говорили жёстко и коротко.

Я поморщился. Услышал радостные детские крики и смех.

– Каждый получит по заслугам, – я положил руки Насте на талию. – Некоторых из этих людей уже держали под присмотром. Но благодаря тебе всплыло много нового. Так что ты здорово помогла.

– Рада, если это так, – отозвалась она сдержанно.

Взгляд её был устремлён в окно, вдаль. Узкие ладони обхватывали чашку из дорогой итальянской керамики. Хотел бы я, развернув её к себе, надеть ей на палец обручальное кольцо и сделать так, чтобы она никогда не смогла его снять. Нет, чёрт возьми! Чтобы не захотела снять.

– Я был не прав, – я опустил руки с талии на бёдра.