Не отвечая на приветствие, Патрик присел на стул и, ничего не комментируя, положил перед Мартином полученные по факсу тексты.

— Как я понимаю, вам удалось что-то найти, — заметил тот, протягивая руку за пачкой бумаг.

— Да, как только мы нашли способ все это раздобыть, перед нами словно открылся ящик Пандоры. Чего тут только нет! Посмотри сам.

Патрик откинулся на стуле, предоставляя товарищу просмотреть выписки.

— Не очень хорошая складывается картина, — сказал Мартин.

— Что и говорить, — согласился Патрик и покачал головой. — Целых тринадцать раз Альбин отмечен в списках пациентов, обращавшихся по поводу той или иной травмы. Переломы, порезы, ожоги и бог знает что еще. Словно читаешь учебник о плохом обращении с детьми.

— И ты думаешь, что все это дело рук Никласа, а не Шарлотты? — Мартин кивнул на стопку бумаг.

— Во-первых, нет никаких конкретных доказательств того, что мы имеем здесь дело с плохим обращением. До сих пор никто не усматривал в этом повода для вопросов, и чисто теоретически это действительно может быть просто самый неудачливый ребенок на свете. Но как сказано, мы-то с тобой знаем, что вероятность такого варианта минимальна. Скорее всего, кто-то неоднократно наносил Альбину травмы. Кто это делал — Никлас или Шарлотта, сказать трудно. Однако Никлас в данном случае тот человек, который вызывает у нас массу всяких вопросов, поэтому я назвал бы его более вероятным кандидатом на роль виновника этих происшествий.

— Может быть, виновники — они оба. Сам знаешь, такие прецеденты бывали.

— Да, разумеется. Возможно все, и мы не можем исключать ничего. Но, памятуя о том, что Никлас солгал насчет своего алиби и вдобавок побуждал солгать другого человека, я бы пригласил его для серьезного разговора. Ты со мной согласен?

— Да, вполне. — Мартин кивнул. — Я считаю, надо его вызвать, ознакомить с этими данными и посмотреть, что он на это скажет.

— Хорошо. Так и сделаем. Поедем вместе?

Мартин опять кивнул:

— Я готов, как только ты скажешь.

Через час Никлас уже сидел перед ними в комнате для допросов. Вид у него был напряженный, но, когда они пришли за ним в амбулаторию, он без возражений последовал за полицейскими — словно на возражения просто не осталось сил. В машине по дороге в участок он ни разу не спросил, в чем дело, а лишь смотрел невидящим взглядом в пространство за окном и хранил молчание, которое было выразительнее всяких слов. Глядя на него, Патрик в какой-то момент ощутил острую жалость. Казалось, Никлас только сейчас осознал смерть дочери и теперь вся его энергия была направлена на то, чтобы как-то примириться с этим знанием. Но тут Патрик вспомнил записи в медицинской карточке, и это моментально погасило невольную вспышку сострадания.

— Вы знаете, почему вас привезли сюда для беседы? — спокойно начал Патрик.

— Нет, — ответил Никлас, внимательно разглядывая столешницу.

— Мы получили некие сведения, которые, — тут Патрик сделал эффектную паузу, — вызывают беспокойство.

Ответом было молчание. Никлас понурился, его сложенные на столе руки заметно дрожали.

— Вам не интересно узнать, какие это сведения? — дружелюбным тоном спросил Мартин, но Никлас продолжал молчать. — Придется тогда нам самим рассказать вам, о чем идет речь, — констатировал Мартин и взглянул на Патрика, передавая ему слово.

Патрик откашлялся:

— Во-первых, ваши утверждения относительно того, где вы были в понедельник утром, оказались несоответствующими действительности.

Тут Никлас в первый раз поднял голову и взглянул на полицейских. Патрику показалось, что на его лице промелькнуло удивленное выражение, но тут же исчезло. Не дождавшись ответа, Патрик продолжил:

— Лицо, подтвердившее ваше алиби, отказалось от прежних показаний. То есть, прямо говоря, Жанетта рассказала нам, что вы не были у нее, как утверждали ранее, и, кроме того, сказала, что она солгала нам по вашей просьбе.

Никакой реакции. Казалось, из Никласа выкачали все чувства, оставив только пустую оболочку: он не выразил ни злости, ни возмущения, ни удивления — ничего из того, на что рассчитывал Патрик, ждавший какого-то ответа. В кабинете по-прежнему царило молчание.

— Могли бы вы это как-то прокомментировать? — вступил в разговор Мартин.

Никлас помотал головой:

— Раз она говорит…

— Может быть, вы желаете сообщить нам, где вы находились в эти часы?

Никлас пожал плечами. Затем тихо произнес:

— Я не намерен делать никаких заявлений. Я даже не понимаю, почему я здесь нахожусь и должен выслушивать такие вопросы. Ведь это моя дочь умерла. Почему вы считаете, что я мог причинить ей зло?

Подняв взгляд, он посмотрел на Патрика, который воспользовался этим как поводом для продолжения разговора:

— Может быть, потому, что вы привыкли плохо обращаться со своими детьми. По крайней мере, с Альбином.

Тут Никлас вздрогнул и с разинутым ртом уставился на Патрика. Губы у него слегка задрожали, и это было первым признаком какого-то чувства, которое он выказал за все это время.

— О чем вы говорите? — растерянно спросил Никлас, тревожно переводя взгляд с одного полицейского на другого и обратно.

— Нам это известно, — спокойно сказал Мартин, демонстративно начав перелистывать лежавшие перед ним бумаги.

Он снял копию с факсов, и теперь у них с Патриком имелся у каждого свой экземпляр.

— Альбину тринадцать раз оказывалась медицинская помощь по поводу разного рода травм. О чем это говорит вам как врачу? Какие выводы вы сделали бы сами на нашем месте, если бы чей-то ребенок тринадцать раз попадал к вам на лечение по поводу таких вещей, как переломы и ожоги?

Никлас сжал губы.

Патрик продолжал:

— Вы, правда, не обращались с ним каждый раз в одно и то же место. Это значило бы дразнить судьбу, верно? Но если собрать воедино все записи, которые хранятся в Уддевалле и окрестных амбулаториях, то в целом набирается тринадцать обращений. Что же он у вас, какой-то особо неудачливый ребенок? В чем тут дело?

Никакого ответа. Патрик посмотрел на руки доктора: неужели они способны причинить вред маленькому ребенку?

— Возможно, этому есть какое-то объяснение, — заговорил Мартин намеренно мягким тоном. — Я хочу сказать, что способен это понять — порой у человека может лопнуть терпение. У вас, докторов, многочасовая работа, вы устаете и испытываете стрессы. К тому же Сара была нелегким ребенком, а когда к этому добавляется еще и малыш, тут уж любой может не выдержать. Столько поводов для раздражения, которому надо дать какой-то выход! Все мы ведь только люди. И возможно, есть объяснение тому, почему прекратились обращения по поводу «несчастных случаев», после того как вы переехали во Фьельбаку. Уход за садом, меньше стрессов на службе. Вероятно, стало как-то полегче. Давать выход раздражению уже не было необходимости.