— Надеюсь, вы не против, если я сварю нам кофе, — говорит Розалин и добавляет: — Только никак не могу найти кружки.

Брай молча ковыляет к шкафчику возле плиты, открывает его, а затем, еле шевеля губами, произносит:

— Что вы… почему вы…

Розалин встает рядом с Брай, берет с полки две кружки и говорит, повернувшись к ней:

— Ладно, признаюсь: доставка была удобным предлогом, чтобы зайти повидаться с вами.

Брай не может найти ни единой причины, почему Розалин хотелось бы увидеться с ней. Видя ее замешательство, Розалин говорит более мягко:

— Садитесь, Брай. Сейчас налью нам кофе, а потом я хотела бы кое-что вам рассказать.

У Брай нет сил спорить или задавать вопросы, она садится и из-под тяжелых век наблюдает, как Розалин снует по кухне, ставит на стол две дымящиеся кружки и садится напротив Брай. Они молчат. Брай разглядывает кружку и испытывает странное чувство, будто Розалин разделила с ней не только физическое пространство, но и эмоциональное. Словно она сидит на одном с ней стуле, и это почему-то не вызывает неудобства. Скорее наоборот.

— Хотите поговорить?

Брай кивает.

— Вы не против, если говорить буду я?

Брай поднимает глаза на Розалин и снова кивает.

— Хорошо. Если не возражаете, я расскажу о том, что я однажды сделала, когда мне было лет двадцать и я училась в Лондоне в колледже искусств, — Розалин делает глоток кофе и вертит серебряное кольцо на пальце. — Я давно ни с кем не говорила об этом случае, но события последних недель напомнили мне о нем. Точнее, вы напомнили мне меня саму в то время.

Розалин говорит неторопливо, голос у нее мягкий и доброжелательный, словно она утешает себя из прошлого.

— Я тогда была тусовщицей и вела обычный для художников богемный образ жизни. В общем, я была на вечеринке с подругой. Я хотела принять ЛСД, а Зара, моя лучшая подруга, нет.

Розалин выдыхает сквозь мягко сомкнутые губы, словно воспоминания все еще обжигают ее, и ей нужно их остудить, прежде чем продолжать.

— Я наговорила ей кучу гадостей, сказала, что она ужасная зануда и все такое. Если говорить начистоту, я заставила ее принять наркотики. Неизвестно, где и с кем я провела следующие двенадцать часов. Я почти ничего не помню из того трипа, но, когда я пришла в себя на следующий день, Зара пропала. Ее парень позвонил в полицию, и там ответили, что она в больнице. Какой-то мужчина по дороге на работу нашел ее, полуголую и что-то бормочущую, возле станции метро «Вестминстер». После этого Зара уже никогда не была прежней. Через полгода ее забрали в психушку, два года спустя выписали, а на следующий день она покончила с собой.

Розалин на секунду закрывает глаза и снова долго выдыхает.

— Парень Зары и вся ее семья обвиняли меня. Они говорили, что я, по сути, убила ее. Меня не пустили на похороны, мне писали ужасные письма. Они зря старались: я думала о себе хуже, чем они. Я неделями не вылезала из кровати, меня уволили из галереи, где я работала, я потеряла всех друзей. Потом я начала пить и снова тусить. Я употребляла все подряд, принимала одни наркотики, чтобы вылезти из кровати, а потом другие, чтобы заснуть. Но однажды я зашла слишком далеко, попала в больницу, а затем в реабилитационный центр. Я едва могла вспомнить собственное имя, меня переполняла тоска. Однажды ко мне в палату пришла моя тетя, и у нас состоялся разговор, который я запомнила на всю жизнь.

Глаза Розалин застилает пелена, как будто она видит себя в той палате.

— Что она вам сказала? — шепчет Брай.

Розалин внезапно улыбается и, прежде чем ответить, смотрит в потолок.

— Она не стала разводить демагогию. Она согласилась со мной. Назвала меня идиоткой, сказала, что да, смерть Зары отчасти на моей совести. Но потом добавила, что я рискую повторить это — рискую отравить себя и разрушить свою жизнь. Она сказала, что я обязана Заре и поэтому не могу позволить, чтобы ее смерть разрушила мою жизнь. С того момента я начала меняться.

Долгое время они обе сидят молча. Кружка Брай почти остыла. Наконец Розалин говорит:

— Да, я верю, что вы скорбите, и думаю, у вас есть право горевать. Брай, вы оказались в очень тяжелой ситуации. Я вижу, как вам больно, но не позволяйте боли задушить вас, потому что пострадаете не только вы. Пострадают Альба и Эш, они оба пойдут ко дну вместе с вами.

Все чувства Брай обострились, когда она услышала имя дочери. Она уже два дня не могла общаться с Альбой. Она не доверяла себе с тех пор, когда разговаривая с дочерью по телефону расплакалась, услышав ее голос. Альба перепугалась, тоже заплакала, и стала умолять ее: «Мама, мамочка, пожалуйста, не плачь!».

Эш забрал у Брай телефон и успокоил Альбу, но больше не предлагал Брай позвонить дочери. Она снова слышит эти слова: Альба тоже пострадает. Брай чувствует новую боль, которая сильнее, чем та, которую причиняет ее вина. Она накатывает огромной волной, разбивает сердце и отдается дрожью по всему телу. Брай осознает, что наконец просыпается.

Через час Розалин уходит, а Брай остается на кухне. Она слышит, как к дому подъезжает Эш. Он позвонил, пока возвращался после очередной встречи с Эдом по поводу предстоящего суда. От удивления, что Брай ответила на звонок, Эш говорил более высоким голосом, чем обычно. Едва открыв входную дверь, он замирает на месте — Брай помыла голову, привела себя в порядок и тихо сидит на лестнице прямо перед ним. Его дыхание учащается, он смотрит на Брай, качает головой и поднимает взгляд все выше, словно хочет поблагодарить кого-то там, наверху. Когда Брай раскрывает ему объятия, он начинает плакать.

В этот день, да и на следующий, они по-прежнему мало разговаривают. Брай все еще слаба, а у Эша ее внезапное исцеление вызывает благоговейный трепет и в то же время страх. Днем Брай дремлет на диване внизу и съедает все, что Эш ей приносит. Ночью они, обнявшись, лежат в кровати. Эш никогда не думал, что чувство облегчения сродни