Могли они преследовать кого-то другого и принять Форда за него? Уайман не исключал такую возможность, хотя тогда, следовательно, имело место грубое нарушение первого правила ведения боя, которое требовало безопасной визуальной идентификации цели. Как можно принять его, монаха в сутане и сандалиях, за кого-то еще? Неужели ЦРУ охотится конкретно за ним из-за чего-то, что он знает или совершил? Однако мыслимое ли дело для ЦРУ убить человека из своих рядов? Разумеется, это преступление, но важнее другое – подобные действия полностью противоречат традициям разведки. Даже если бывшие коллеги действительно хотели убить Форда, то все равно не стали бы отправлять на задание секретный беспилотный самолет стоимостью в сорок миллионов долларов. Гораздо проще было бы прикончить его в собственной постели, в незапертой монастырской келье, и обставить происшествие как обыкновенный сердечный приступ.

Тут происходит что-то другое, очень странное и непонятное.

Форд снял сутану, стряхнул с нее остатки пыли, оделся. В бинокль тщательно осмотрел небо, однако самолет уже скрылся. Тогда Форд принялся разглядывать холм, в который ударила ракета. На темно-сером песчанике выделялся свежий оранжевый рубец, виднелась выбоина в скале, до сих пор сочащаяся струйками пыли и песка. Если бы он не бросился под выступ в склоне, его наверняка убило бы.

Форд стал спускаться по ущелью. Звон в ушах не прекращался. Случившееся представлялось ему по-прежнему невероятным, однако теперь он начал думать, что атака имеет какое-то отношение к ископаемому динозавру. Форд не мог сказать, почему так решил, это было скорее предчувствие, чем умозаключение. Прочие предположения просто не имели смысла. Как говорил Шерлок Холмс? «Когда все догадки отвергнуты, та, которая остается, и является верной, какой бы неправдоподобной она ни казалась».

По некой необъяснимой причине, размышлял Форд, одна из правительственных организаций желает завладеть ископаемым динозавром, не оставив при этом свидетелей, и потому стремится очистить территорию и уничтожить возможных соперников. Но здесь возникает новый вопрос: откуда им стало известно, что Форд отправился на поиски динозавра? Об этом знал один Том Бродбент.

Форд стал сосредоточенно обдумывать, кто конкретно мог предпринять атаку. Во время службы в ЦРУ ему порой приходилось иметь дело с различными секретными ведомствами, специальными оперативным группами и «черными подразделениями». Последние представляли собой небольшие сверхсекретные команды профессионалов, формируемые для выполнения особых следственных или исследовательских задач и распускавшиеся сразу после решения конкретной проблемы. На профессиональном жаргоне ЦРУ их называли «командами Ч». Предполагалось, что «команды Ч» контролирует Агентство национальной безопасности, Разведывательное управление министерства обороны или же непосредственно Пентагон, но в действительности они не подчинялись никому. Все, связанное с «командами-Ч», держалось в секрете: цели, источники финансирования, состав, даже само их существование. Некоторые из этих подразделений были настолько засекречены, что и высшие чины ЦРУ могли получить разрешение на взаимодействие с ними далеко не сразу. Форд припомнил те немногие «черные подразделения», с которыми сотрудничал. Все они носили сложные, солидно звучавшие названия-аббревиатуры: РГЭИиТР (Рабочая группа по электромагнитным импульсам и термоядерным реакциям), ОНДП (Объединенное национальное дезинформационное подразделение) и ТПЗБО (Точечное подразделение по защите от биологического оружия).

Форду вспомнилось, насколько он и его коллеги по ЦРУ презирали «черные подразделения» – своенравные, не подотчетные никому, управляемые недобросовестными типами, считавшими, что цель оправдывает средства, а какая цель и какие средства – дело десятое.

Сейчас душком «черных подразделений» несло за километр.

Пришло время, и тираннозавры-самцы стали вступать в ритуальные поединки из-за нее. Она стояла в стороне, а они кружили на месте, медленно сближаясь, и каждый пытался лягнуть или оцарапать противника, не гнушаясь и обманными маневрами, а лес так и дрожал от их злобного рыка. Потом самцы налетали друг на друга, сталкивались головами, отскакивали, в необузданном порыве валя деревья и взрывая землю. От рева самцов бока самки трепетали, а лоно пылало. Когда победитель, торжествующе трубя, взбирался на нее, она подчинялась, едва сдерживая могучее желание распороть своему ухажеру шкуру от шеи до хвоста.

Как только спаривание заканчивалось, воспоминание о нем тут же уходило. Чтобы отложить яйца, она уходила на запад, где под сенью гор тянулась вереница песчаных холмов. Самка выкапывала в песке гнездо и прикрывала кладку сырыми гниющими растениями, которые, разлагаясь, давали тепло. Температуру покрытия самка проверят с помощью собственного носа, то и дело подкладывая новые растения поверх сгнивших. Она практически не покидала гнездо, часто даже обходясь без еды. Отпрысков своих самка охраняла от врагов с неистовством, а растила с нежностью. Размерами она превосходила самцов своего вида, поскольку именно от них, от их бездумной жажды добычи ей приходилось защищать молодняк. То, что она при этом испытывала, нельзя было назвать материнской любовью. Самка представляла собой биологическую машину, выполняющую сложную программу и стремящуюся сохранить копии самой себя, обеспечив их достаточным количеством мяса, чтобы они дожили до половой зрелости. К «заботе» как таковой она была не способна физически.

Детеныши вырастали до определенных размеров и начинали охотиться одной хищной стаей, постепенно расширяя свою территорию, – ведь мяса им требовалось все больше. Тогда мать оставляла молодняк и возвращалась к старым местам обитания, перестав осознавать факт существования потомства.

Пока она находилась в пути, страх расползался по лесу подобно ядовитому газу. Ее шаги в пятнадцать футов шириной были бесшумны. Когда она шла, земля не дрожала, не было заметно вообще никакого движения. Самка передвигалась на одних пальцах, легко и беззвучно, а окраска ее сливалась с деревьями.

Она знала, что такое голод и что такое насыщение. Она знала, как кровь жертвы мощным потоком устремляется изо рта прямо в глотку. Она отличала свет от тьмы. Она знала, что сон сменяется пробуждением.

Биологическая программа неумолимо продолжала работать.

Марстон Уэзерс

На глазах у Мелоди последняя группа охранников, звеня ключами и громко переговариваясь в коридоре, покинула минералогическую лабораторию. Мелоди закрыла и заперла за ними дверь, прислонилась к ней спиной, перевела дух. Было уже около часа. Приходил коронер, он подписал кипу бумаг; санитары забрали тело; скучающий полицейский без особого интереса прошелся по музею, черкая на листочке, прикрепленном к пластиковой доске. Все предполагали сердечный приступ, и Мелоди не сомневалась, что вскрытие это подтвердит.

Одна она подозревала: совершено убийство. Убийца охотился за динозавром, в этом Мелоди была уверена. А зачем еще ему выкрадывать все результаты их исследований – ее исследований? Но похоже, убийца не знал того важного факта, что исследование сделано именно ею, да и как он узнает... Пока у Мелоди еще есть время действовать.