– Вот почему ваша дочка меня так поразила. Вылитая Джо в молодые годы. – Мардж отпивает из чашки, обхватывая морщинистыми губами край. – Работала на круизных кораблях. – Она качает головой. – А на этих кораблях невесть что творилось. Не говоря уж о портах. Она даже имени отца не знала.

Мой мозг с трудом все это осмысливает. Знаю, глупо. Какова вероятность? И все же. Деревенька маленькая, а в семье Стива рыжеволосых нет. Мы все думали, от кого они достались Энни.

– Все вопросы, вопросы. – Она резко наклоняется ко мне. – А кто вы такая?

Я отшатываюсь, пораженная агрессией на морщинистом лице. Меня охватывает желание сбежать. Я бросаю взгляд на дверь. Три широких шага – и я буду свободна.

– Меня нашли… – начинаю я. Мне трудно произнести вслух при незнакомом человеке то, о чем я всю жизнь не могла говорить даже с близкими друзьями. Слова вянут во рту. – Когда я была маленькой… – предпринимаю новую попытку я. Не получается.

– Что? Я не расслышала. – Она прикладывает руку к огромному уху, выворачивая розоватую раковину ко мне.

– Сильви. – Я снова прячусь туда, где безопасно. – Я Сильви Брум. Много лет назад моя мать одно лето работала няней у местного семейства – у Харрингтонов. Ее зовут Рита. Рита Мерфи.

Лицо Мардж меняется у меня на глазах, будто открывается дверца шкафа, из-за которой начинает сыпаться все его содержимое.

– Вот те раз! – хрипит она. – Неужели Большая Рита?

– Я не слышала, что ее так называли. – Это прозвище вызывает у меня улыбку. В детстве я была в восторге от того, что моя мать великанша. С ней мне было спокойно. – Но она довольно высокая, да.

– Ну и ну. – Мардж потрясенно откидывается на спинку стула.

Нам приносят два скона с солидными порциями джема и сливок. Она смотрит на тарелку таким взглядом, будто она прилетела прямиком из открытого космоса.

– Значит, вы ее знаете.

Она молча кивает.

– Может, еще скажете, что были там домработницей? – произношу я полушутливым тоном. – В особняке Фокскот?

Ее глаза начинают дико вращаться в глазницах. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но передумывает. Значит, так и было. Охренеть, она там точно работала, думаю я.

У меня в ушах шумит кровь.

– Мама была здесь в семьдесят первом.

– В семьдесят первом? – Дверца захлопывается так же быстро, как открылась несколько секунд назад. В глазах Мардж появляется металлический блеск. Крупная челюсть напрягается. – Вы из полиции, да? А вовсе не дочь Риты. – Она с усилием наклоняется, чтобы рассмотреть мои ноги, и кивает, будто убедившись в чем-то. – Дочь Риты была бы выше.

– Я не полицейская. Клянусь вам.

Но уже поздно. Она поднимается, выставив перед собой трость.

– Но вы ведь даже не попили чай.

Мардж хватает скон с тарелки и бросает к себе в сумку. Я хлопаю по столу десятифунтовой купюрой и выбегаю следом, провожаемая озадаченным взглядом Кейси.

На улице уже идет дождь. С неба падают крупные капли, пахнущие мокрой землей. Мардж, несмотря на свои годы, решительно шагает по улице, делая вид, что не замечает меня. Через пару минут мы доходим до небольших домиков, стоящих в ряд, покрытых грязной галечной штукатуркой, приунывших под дождем. Мардж останавливается рядом с самым ветхим из них. У окна висят грязные сети. Я замечаю мужской велосипед, стоящий у стены. Мардж шарит рукой в сумке в поисках ключа.

– Вам тут делать нечего.

– Вообще-то… – Но я не могу это произнести. Моя привычка все отрицать пронизала меня насквозь, как годовые кольца – ствол дерева.

– Вот-вот. Я так и думала, – с торжеством в голосе говорит Мардж. – Такие, как вы, всегда себя выдают. Вы все просто детишки, заигравшиеся в копов.

Но что-то мечется у меня внутри. Я думаю про Стива, вспоминаю годы нашей совместной жизни и как он повторял: «Ты теперь Брум. Не оскверняй Энни своим прошлым». Не порть аппетит друзьям за ужином. Ладно, последнюю фразу он не говорил. Но вполне мог бы сказать. Я вспоминаю о газетных вырезках, которые хранила моя мать. И меня переполняет новая решимость.

– Я просто пытаюсь узнать, что случилось тем летом.

– О, так вы всего-то на сорок лет опоздали! У вас что, настоящих преступлений не осталось? – Мардж втыкает ключ в замок. – У нас за шесть месяцев три ограбления. И никого не арестовали!

– Мардж, я правда дочь Риты. Приемная.

– Приемная, значит? – То ли у нее в голове все складывается воедино, то ли мне только кажется. Мардж снова прищуривается. – Не из репортеров?

Над нами пролетает стая гусей.

– Я визажистка.

Мардж пренебрежительно фыркает:

– А я тогда принцесса Маргарет.

– Я сейчас в отпуске. – Я улыбаюсь, пытаясь расположить ее к себе. – Но у меня в машине на всякий случай всегда лежит коробочка накладных ресниц разной длины. Хотите, покажу? А в сумочке у меня несколько новеньких тестеров губной помады. Вот, смотрите. Совершенно новые. Я их не открывала. – Я вытаскиваю из кармана одну из них, упакованную в приятный серебристый ретрофутляр. – Хотите?

– Решили пустить в ход взятки? – Она жадно смотрит на помаду.

– Вам подойдет такой оттенок. Будет оттенять цвет глаз.

– Ладно, заходите. Не споткнитесь о коробки. – Мардж выхватывает у меня помаду, захлопывает за нами дверь и визгливо кричит куда-то вглубь маленького темного дома: – Фингерс! Ставь чайник. У нас гости.

40

Рита

ВЕЧЕР, ПРОВЕДЕННЫЙ С РОББИ, возвращается к Рите вспышками, пробегающими по бедрам, по низу живота. Тело все еще поет, несмотря на ужасное зрелище, представшее перед ней на полу гостиной. Если бы террариум погиб в начале дня, она бы рассыпалась на осколки вслед за ним. Но теперь? Рита будто закрыта от всей остальной вселенной мягкой перьевой подушкой.

Она успела немного успокоиться, пока купала Тедди и укладывала его в постель. (Довольно сложно расстраиваться, когда он изображает пукающие звуки мокрой мочалкой.) Дон просто мелочный и жестокий человек. Ничего больше. Никчемный человечишка. Рита выскажет ему все как есть, как только увидит. Непременно. Ему придется уехать. Она скажет Джинни: либо он, либо я. Всему есть предел.

Рита прижимается носом к прохладному оконному стеклу в холле, щурясь в просветы между листьями плюща. Интересно, куда запропастился Дон. Наверное, возвращается обратно из паба в сумерках, напившись эля. Или пристает к какой-нибудь местной девчонке возле барной стойки. Будь он проклят.

Она наклоняется к плинтусу, чтобы взять берцы Робби – те самые, с которых все началось, – с легким волнением вытягивает ногу в носке и медленно проталкивает ее в