«И вот, жил в этом городе обедневший аристократ Луций Корнелий Сулла. Когда мы говорим обедневший аристократ, нам кажется, что он ходил и думал, где бы что-нибудь покушать. А ведь в то время "обедневший аристократ" значило совсем другое. Это значило, что у него на складе не лежало двадцать мешков золота, но дом у него был. Вилла у него была, как бы мы сказали – дача, не такая дача, как у наших профессоров, а каменная с атриумом – с бассейном, с большим парком. Рабыни у него были, рабы у него были… стада быков или свиней, которые паслись в его дубовых рощах. Это же мы сейчас, прогрессивные люди, считаем, что если съел бифштекс, так это хорошо. Они-то считали – а как же иначе! Они же были еще "отсталые". И приятели у него были, и приятельницы в большом количестве. Но жизнь ему была не сладость, потому что Рим вел войну с нумидийским царем Югуртой где-то далеко в Африке. И победу над Югуртой одерживал народный трибун Гай Марий. И Суллу заело – почему Марий, а не я? Он попросился к Марию офицером. Ну, это можно было устроить, ему устроили (блат у него в Сенате был большой), послали его. Марий говорит: "Пожалуйста, останьтесь при штабе, Луций Корнелий!" А он: "Нет! Мне бы – на передовую!"».

Это фрагменты его поздних лекций. Но подобную манеру вести рассказ он выработал еще в молодости. Прибавьте к тексту мимику, жесты, а главное – интонации. Тексты и устные рассказы Гумилева соотносятся как пьеса и театр, театр одного актера. Не только восемнадцатилетняя Марьяна поддалась его обаянию, но и тридцатилетняя, избалованная вниманием образованных мужчин Наталья. Когда Гумилев ушел, они еще долго обменивались впечатлениями. «Мы обе сформулировали это одним словом: наваждение. Мы не могли уснуть…».

После революции и до середины тридцатых годов браки заключались легко: не на небесах, не в церкви и часто даже не в загсе. Актриса и педагог Е.К.Гальперина-Осмеркина, подруга Эммы Герштейн, вспоминала, что «…выходить замуж было совершенно не принято. Делали предложение так: "Давайте с вами жить вместе"».

Постепенно общество вернулось к традиционному, хотя и не церковному, но зарегистрированному браку. Гумилев до встречи с Натальей Варбанец не менял усвоенного с юности стиля общения с женщинами. Да и что он мог предложить своим подругам? Ни жилья, ни постоянного заработка, а главное, не хотелось отнимать драгоценное время от науки. Но с Птицей все оказалось иначе. Забыты были прагматичные и даже циничные теории о месте женщины в жизни мужчины. Уже на следующий день Гумилев отправился делать предложение самым традиционным старорежимным образом. Очень хотелось красивого ритуала. И он принес Птице цветы и старинный веер Ахматовой. Вряд ли Гумилев был готов к неудаче. В то послевоенное время мужчин, да еще молодых и здоровых, катастрофически не хватало, и женщины своего счастья не упускали. Но Гумилева ждали обида и разочарование.

Птица выходить за него замуж отказалась. На второй день знакомства – понятно. Но она не изменила своего решения ни через месяц, ни через год. В дневнике Натальи Варбанец есть совершенно ясное объяснение: «Со Львом я не составляла вместе "мы". В сущности, он для меня брат, а хочет быть мужем», «… я его не любила любовью простой женской, супружеской».

Кроме того, у Натальи Варбанец всегда было стойкое предубеждение против брака. Она считала, что в супружеских отношениях «органически заключена потребность уничтожить любимое существо ради собственного удовлетворения, превратить его в свою послушную и благодарную игрушку».

Короткий опыт семейной жизни у нее был. В анкетах времен войны она писала: замужем, муж – Гродецкий Владимир Васильевич. Он лечился в госпитале, где служила Варбанец, потом вернулся на фронт. Правда, Гродецкий оказался двоеженцем, но вернуться хотел к Наталье. Она сама запретила ему приезжать, а в анкетах опять писала: не замужем.

Из дневника Варбанец ясно, что она не делает исключение даже для главного мужчины своей жизни. Владимир Сергеевич Люблинский женился задолго до встречи с Натальей, еще в 1925 году. Его жена Александра Дмитриевна, доктор исторических наук, профессор, специалист по западноевропейскому Средневековью и раннему Новому времени, была очень красивой женщиной. В начале войны Александра Дмитриевна уехала в эвакуацию, а Люблинский и Варбанец всю блокаду оставались в Ленинграде. Пережитые вместе испытания еще больше сблизили их. Люблинский решил развестись с Александрой Дмитриевной и жениться на Птице. Вместо согласия Наталья написала его жене письмо. Она никогда не унижалась до обмана. Но, может быть, в глубине души был и страх перед браком, перед неизбежным семейным бытом. Это решение далось Наталье тяжело. В госпитале она приняла большую дозу снотворного и приготовилась уснуть навсегда. Но привезли раненых, ее разбудили, тяжелых последствий для здоровья не было. Эту историю, со слов Птицы, пересказала М.Л.Козырева.

Марьяна Гордон сравнила Наталью с Настасьей Филипповной. Но в чем сходство? Красота? Красотазагадка? Безусловно. Но не характер. Не было у Натальи ни обиды, ни оскорбленной гордости, ни раздвоенности. Напротив, это была очень цельная натура. И между двумя мужчинами, как Настасья Филипповна, она никогда не металась. Ничего не обещала, но ничего и не просила. Спокойное одиночество было для нее благом. Это вызывало у несчастных одиноких женщин, окружавших Наталью в библиотеке, удивление, непонимание, даже раздражение.

Больше всего на свете Птица ценила свою свободу: «Нет на свете человека, кот имел бы на меня права мужа, даже любовь моей жизни. Будучи очень верным человеком, я всегда, в принципе, неверна как женщина».

Есть еще одна акварель Варбанец, написанная по мотивам «Весны» Боттичелли. На лугу танцуют Марьяна и Наталья, вернее, их души (так комментирует М.Л.Козырева), счастливые от сознания своей свободы.

Отказавшись от законного брака с Гумилевым, Птица продолжала с ним встречаться. Скоро они стали жить на два дома: то у него на Фонтанке, то у нее на Рыночной. Гумилев очень любил дорогу к дому Птицы по набережной Фонтанки мимо Инженерного замка.

На одной из акварелей Варбанец изобразила Льва рыцарем храмовником в белом плаще с красным крестом. «Думается, тут дело не только в рыцарских качествах Льва Гумилева. Скорее всего, сквозь фигуру сына вновь просвечивает отец, "конквистадор в панцире железном", чье творчество пронизывают рыцарские мотивы», — комментирует рисунок М.Л.Козырева. Но это скорее поэтическая, чем конкретноисторическая трактовка. Варбанец была специалистом по Средневековью, и если она изобразила Гумилева храмовником, а не, скажем, госпитальером (иоаннитом) или рыцарем Золотого Руна, значит, в этом заключен какой-то совершенно определенный смысл.

Тамплиеры, или храмовники (полное название – «бедные рыцари Христа и Соломонова Храма»), — духовнорыцарский орден. Его члены помимо обычных монашеских обетов – бедности, послушания, целомудрия – принимали еще обет борьбы с неверными. Белый плащ тамплиера означал чистоту, невинность. Красный крест символизировал жертвенность, мученичество. Возможно, в символике цвета и заключен смысл. В дневнике Наталья Варбанец объясняла свое чувство к Гумилеву жалостью: «Эти два года были самоотречением в какой-то мере… Потребность служения во мне была, видимо, а он взывал о помощи».