— Коалы не пострадают, — сказал Саров со всей возможной серьезностью.

— Отлично! Что я должен делать?

Саров коротко объяснил.

— Хоть завтра могу поехать, — сказал Володька, — у меня каникулы.

— Какие каникулы в конце зимы — начале весны? У вас такие триместры? — удивился Саров.

— У кого зима, а у кого и лето, — рассмеялся Володька, но потом вновь посерьезнел: — А методику ты мне все же пришли, как можно более подробную, я еще покумекаю, в смысле на месте, вдруг там чего сделать придется.

За Опенкина Саров был спокоен. Да и Сэм не подвел, все доставил вовремя. Даже с поставщиками жидкого азота договорился, но Саров его тормознул, не нашлось в бумагах Теслы ничего о сжиженных газах. Собрали установку, подключили все приборы.

11 марта Володька позвонил.

— У меня все готово. — сказал он.

— У меня тоже, — ответил Саров.

— Чего ждем?

— Срока.

— Может быть, устроим пробный прогон? — предложил Володька. — Никогда не повредит.

— Нельзя.

— Так ведь пробный! Для проверки системы! — чуть не взмолился Володька, совсем, видно, заскучал, потому и позвонил, раньше-то все по электронной почте общался, все по-деловому.

— Пробный — все равно что начало, а срок отсчитывается по началу, — несколько туманно сказал Саров.

Но Володька понял!

— Это как в каталажке! — рассмеялся он. Как в воду глядел.

Двенадцатого Сэм ходил кругами вокруг Сарова, в глаза ему заглядывал, но крепился, ни о чем не спрашивал. Наконец, не выдержал.

— Завтра, когда приезжать? — спросил он.

— Да вроде все сделали, — безразличным голосом протянул Саров, — но не в пятницу же эксперимент делать? У меня все пятничные эксперименты либо срывались, либо, как назло, затягивались, так что приходилось все выходные на работе сидеть.

— Но здесь-то все равно… — начал было Сэм.

— Я никогда не начинаю свои эксперименты в пятницу, — сказал Саров, — это мой принцип. И вообще, Сэм, давай так: я завтра здесь, а ты — у себя. Я… один побыть хочу. И — без обид!

Жестко получилось, Саров так не хотел, само выговорилось. Но оказалось, что к лучшему. Сэм сразу отстал, осмотрел все деловито напоследок и принялся собираться.

Саров подошел к нему со шкатулкой.

— Забери ее с собой, Сэм, она мне больше не нужна, а у тебя целее будет, — сказал он.

— А не боишься? — спросил Сэм. — В ней же, наверное документы важные, вон сколько ты над ними сидел, и все от меня загораживал.

А у самого глаз хи-итрый! Саров даже обрадовался: не обиделся Сэм, у обиженных таких глаз не бывает.

— Да чего уж там, — сказал он, — тень на плетень наводить.

— Ну ладно, — ответил Сэм, беря шкатулку из рук Сарова, — бывай, Питер. И — удачи тебе!

— Увидимся! — бодро ответил Саров.

К вечеру он пожалел, что прогнал Сэма. Вдвоем как-то веселее время, оставшееся до эксперимента, коротать. В предыдущие недели Саров не страдал от одиночества, привык уже, а тут вдруг взгрустнулось. О Фрэнсис вспомнил. Еще хуже стало.

«Нет, надо чем-то заняться», — сказал он себе. А чем заняться, если один Тесла с его устройствами и документами на уме? Вот и пришла ему в голову идея написать короткий рассказ из жизни Теслы. Если получится, то можно будет такими рассказами дополнить на сайте биографическую справку, оригинально выйдет и для молодых завлекательна.

Принялся писать, сначала со скрипом, а потом расписался. Так увлекся, что чуть полночь не проворонил. Но Володька напомнил по электронной почте: «У меня солнце в зените. Начинаем, что ли?»

Саров ответил историческим «поехали». Включил последовательно установку, все приборы, сам удивляясь своему спокойствию. А оно как будто передалось установке и приборам, они сразу, без обычных шалостей, деловито загудели, замелькали цифры на дисплеях, перо на самописце немного подергалось, да и поползло вверх, проволочная рамка на приборе Теслы вдруг сама собой плавно двинулась с места, остановилась, двинулась обратно, и — пошла качаться, с каждым разом все шире.

«Все тип-топ. У тебя как?» — написал Саров.

«Тьфу З», — пришел лаконичный ответ.

«Володька в своем репертуаре», — усмехнулся Саров.

И сел опять за компьютер. Ожидание могло выйти долгим, непредсказуемо долгим. «Хорошо, если сегодняшним днем обойдемся, а то ведь, как всегда по пятницам…» — подумал Саров и принялся быстро стучать по клавишам:

«Пока друзья разговаривали о литературе, в округе происходили странные события. Сначала послышался нарастающий гул, лотом стала мелко вибрировать земля под ногами, зазвенели стекла в домах…»

Черная пятница набирала ход.

Случалось ли вам сидеть в американской каталажке? Ах, вы и в российской-то не парились. Что ж, вам повезло во всех отношениях, кроме одного — вы не можете сравнить и почувствовать разницу. Не верьте тем, кто говорит, что американская тюрьма лучше нашей, тюрьма — она и в Америке тюрьма, стерильная параша не может компенсировать решетки на окнах.

— Меняю американскую камеру со стерильной парашей на дом в русской деревне с удобствами во дворе с правом свободного выхода в этот самый двор! — крикнул Саров.

Никто не откликнулся. Мудрено ждать ответа, если кричишь по-русски в «обезьяннике» полицейского участка в американской глубинке. В этом-то и состоит главное различие. В нашей каталажке вокруг — родные лица, пусть даже мелькают среди них лица кавказской и среднеазиатской национальности, все одно — наши люди. Оно и глазу привычнее, и поговорить можно по душам, послушать, кто, за что ни за что попал, посмеяться вместе над превратностями жизни. А в Америке одна чернота вокруг. Не в том смысле, что одни негры, хотя их как минимум половина. Есть и латиносы, смуглые и черноволосые, мачистого вида. Попадаются и белые лица, но какие-то неестественно белые, как обескровленные, наркоманы, эти хуже всех, особенно когда ломка начинается. Но как ни крути, враждебное окружение, это чувствуется, от этого неуютно. От последнего слова Сарова смех разобрал. Хоть бы кто улыбнулся в ответ или спросил, чего, собственно, смеется человек, может быть, анекдот какой вспомнил, так расскажи, вместе посмеемся.

Приблизился какой-то белый.

— Русска?

— Yes, — ответил Серов.

— А я из Приштины, — сказал белый с мягким славянским акцентом.

— Сочувствую.

— Стивен, Стив по-здешнему.

— Привет, Степа, — Саров пожал протянутую руку, — а я Петр.

— Хорошее имя. Наше имя.