– Я не могу этого сделать, Кровавый Сорокопут.

– Ты говорил мне: если я буду верна своему сердцу, то и Империя будет надежно защищена. Ты сказал, что нужно иметь веру. Как мне, по-твоему, иметь веру, если он умрет? Я должна убить его, или пострадает моя семья. Я должна выбирать. Ты… можешь понять…

– Кровавый Сорокопут, – прервал Каин. – Как создают воина-маску?

Вопрос на вопрос. Отец так же поступал, когда мы спорили на философские темы. Это всегда раздражало меня.

– Маски – это результат тренировок и дисциплины.

– Нет, как создают маску? – Каин кружил возле меня, пряча руки в своем одеянии и наблюдая за мной из-под тяжелого черного капюшона.

– Благодаря добросовестному обучению в Блэклифе.

Каин покачал головой и шагнул ко мне. Скала подо мной завибрировала.

– Нет, Сорокопут. Как создают маску?

Во мне начал закипать гнев, но я подавила его, словно усмирила норовистую лошадь.

– Я не понимаю, чего ты хочешь, – ответила я. – Мы сотворены из боли. Страданий. Мучений. Крови и слез.

Каин вздохнул:

– Это хитрый вопрос, Аквилла. Маски не просто созданы, они воссозданы заново. Сначала маску уничтожили. Содрали кожу и мясо, обнажив испуганного ребенка, что живет в самой ее сердцевине. И не важно, какой сильной она себя считает. Блэклиф унизил и растоптал ее. Но если она выстоит, то возродится снова. Поднимется из мрака отчаяния, чтобы стать такой же устрашающей, как и то, что уничтожило ее. Чтобы она познала тьму и могла использовать ее, как и свой меч, во благо Империи. – Каин поднес руку к моему лицу, будто отец, ласкающий новорожденного сына, оставив на коже холодное прикосновение тонких пальцев. – Ты маска, да, – прошептал он. – Но работа над тобой еще не закончена. Ты мое творение, Элен Аквилла, но я только начал. Если ты выживешь, то станешь силой, с которой будут считаться в этом мире. Но сначала ты будешь уничтожена. Будешь сломлена.

– Значит, мне придется убить его? – Что еще он мог иметь в виду? Элиас – самый верный способ сломать меня. Так было всегда. – Испытания, клятва, которую я дала тебе. Это все было зря.

– В этой жизни есть вещи важнее любви, Элен Аквилла. Это долг. Империя. Семья. Клан. Люди, которых ты ведешь за собой. Обещания, которые ты дала. Твой отец знает это. И ты узнаешь прежде, чем придет конец.

Он приподнял мой подбородок. В бездонных глазах таилась печаль.

– Большинство людей, – промолвил Каин, – могут быть лишь проблеском в великой тьме времени. Но ты, Элен Аквилла, не искра, что быстро гаснет. Ты станешь факелом в ночи, если осмелишься гореть.

– Просто скажи мне…

– Ты ищешь заверений, – вздохнул Пророк. – Я не могу их тебе дать. Нарушишь ли ты клятву или сдержишь ее, все будет иметь свою цену. Только тебе решать, что выбрать.

– Что произойдет? – Я не знаю, почему спросила. Все равно это бесполезно. – Ты видишь будущее, Каин. Скажи мне. Лучше, если я буду знать.

– Думаешь, если знать, то будет легче, Кровавый Сорокопут, – сказал он. – Но от этого станет только хуже.

В нем проступила тысячелетняя печаль, такая всепоглощающая, что мне пришлось отвести взгляд. Шепот Каина стал еле слышен, и сам он постепенно таял в воздухе.

– Знание – это проклятье.

Я смотрела на него, пока он не исчез. В моем сердце словно разверзлась огромная пропасть, в которой поселился цепенящий ужас и отпечатались слова Каина: «Сначала ты будешь уничтожена».

Казнь Элиаса уничтожит меня. Я чувствовала правду нутром. Казнь Элиаса и есть то, что меня сломит.

Афия не дала мне времени попрощаться, погоревать. Я сняла повязку с глаза Иззи, накинула плащ на ее лицо и побежала. По крайней мере, при мне остались сумка и меч Дарина. У всех остальных сохранились лишь одежда и товары, что лежали в седельных сумках лошадей.

Самих лошадей мы давно уже отпустили, позаботившись, чтобы на них не осталось никаких опознавательных знаков. Как только добрались до реки Таиус, так и отправили их на запад в галоп. Вместо прощания Афия только и посетовала на их высокую цену.

А скоро не станет и лодки, которую она украла на пирсе у рыбака. Через провисшую дверь затхлого сарая, в котором мы нашли убежище, я смотрела, как Кинан, стоя на берегу, топил лодку.

Гремел гром. Сквозь дыры в крыше сарая сыпал мокрый снег и садился мне на нос. До рассвета оставалось еще несколько часов. Я посмотрела на Афию, которая, подсвечивая себе лампой, рисовала на земляном полу карту и тихо разговаривала с Ваной.

– …И скажи ему, что мне нужна услуга. – Жрица дала Ване монету одолжения. – Он доставит тебя к Аишу и проведет этих книжников в Свободные Земли.

Один из книжников – Милад – подошел к Афии, выдержав ее пылающий гневом взгляд.

– Прости, – промолвил он. – Если однажды я смогу отплатить вам за то, что вы сделали, я отдам стократ больше.

– Останьтесь в живых. – Взгляд Афии чуть-чуть смягчился, она кивнула на детей. – Защити их. Помогай другим, кому сможешь. Это единственная плата, какая мне нужна.

Проверив, что Афия достаточно далеко, я подошла к Миладу, который пытался из лоскута ткани смастерить перевязь, чтобы нести сына. Я показала ему, как вешать ткань, и он взглянул на меня с беспокойным любопытством. Должно быть, его занимало то, что он видел в повозке Афии.

– Не знаю, как я исчезла, – наконец произнесла я. – Я впервые осознала, что смогла это сделать.

– Отличное умение для книжницы, – признал Милад. Он посмотрел на Афию и Джибрана, тихо разговаривавших в другом конце сарая. – В лодке мальчик говорил что-то насчет спасения книжника, который знает секрет серранской стали.

Я поковыряла носком пол.

– Мой брат, – сказала я.

– Я не первый раз уже слышу о нем. – Милад посадил сына в перевязь. – Но впервые у меня появилась надежда. Спаси его, Лайя из Серры. Он нужен нашему народу. И тебе.

Я посмотрела на маленького мальчика. Аяна. Под глазами у него залегли темные круги. Он встретился со мной взглядом, и я коснулась его щеки, мягкой и круглой. Ему положено быть невинным, но этому малышу уже довелось видеть такое, что ни один ребенок не должен видеть. Кем он станет, когда вырастет? Как это насилие повлияет на него? Выживет ли он? «Пусть он не канет, забытый всеми, – молила я. – Пусть не станет еще одним пропавшим книжником».

Окликнув Милада, Вана и Зер увели его с сестрой и детьми в ночь. Аян обернулся и посмотрел на меня. Я заставила себя ему улыбнуться – Поуп всегда говорил, что для детей много улыбок не бывает. Пока они не растворились в темноте, мальчик не сводил с меня пристального взгляда темных глаз.

Я повернулась к Афии, которая все еще разговаривала с братом. Судя по выражению ее лица, если я прерву их, то определенно получу кулаком в лицо.