станцией и лебёдкой со стрелой. Там же, в затоне, среди брошенных судов, брандвахт и барж, Роман присмотрел себе и буксировщик — небольшой винтовой пароход «Кологрив», по сути — разъездной катер Казанского округа путей сообщения. «Кологрив» имел большой трюм, способный вместить ящики с «Боярыни». Фортунатов помог набрать матросов и отыскал водолаза с командой.

Карчеподъёмница была громоздким сооружением из двух понтонов, соединённых помостом с надстройкой. «Кологрив» с натугой перетащил эту посудину к затонувшему лайнеру: его покорёженная белая крыша, рубка и труба торчали из воды на фарватере Бакалдинского плёса. Карчеподъёмницу прочно расчалили на мощных якорях и пришвартовали к «Боярыне».

Работа оказалась трудоёмкой. Роман наблюдал, как водолаза обряжают в балахон с тяжёлыми свинцовыми башмаками и привинчивают к его медному ошейнику шлем с иллюминатором, надевают ремень и грузы, подсоединяют шланг и тросик. Получившееся чудище грузно влезало в особую стальную беседку, и её на талях спускали в воду. За беседкой уползал и шланг. Стучала мотопомпа, качая воздух; сигналист чутко держал в руке сигнальный фал.

Роман представлял, как водолаз медленно и зыбко, словно в загробном мире, идёт по затопленным помещениям трюма «Боярыни», светит фонарём, открывает двери, отгребает рукавицей муть. В тесной кладовке в одиночку он осторожно ворочает длинные ящики из-под винтовок — они в воде гораздо легче обычного — и вталкивает их в проём кухонного лифта, а затем неспешно вращает штурвал, вручную передвигая платформу лифта наверх, в камбуз.

В крыше парохода над камбузом прорубили широкую дыру, а над ней соорудили подъёмник вроде колодезного журавля. Матросы ныряли в камбуз, выволакивали ящики из лифта на пол и заводили под них стропы; журавль вытаскивал ящики на крышу. Стрела карчеподъёмницы снимала их оттуда и, поворачиваясь, переносила в распахнутый трюмный люк «Кологрива».

Слаженная, ловкая работа водолазной команды и матросов не нуждалась в руководстве капитана Горецкого. Роман вынес стул из каюты и просто сидел на палубе «Кологрива», размышляя о своих делах. Простор плёса оставался пустынным — ни парохода, ни рыбацкой лодки. Стучала мотопомпа, изредка под бортом шлёпала лёгкая волна. Небо ласково лучилось — такой мягкий и тёплый свет над рекой бывает только в августе, когда в природе всё, и даже солнце, отягощено спелостью, когда всё куда-то клонится и густо растекается от изобилия. Время жатвы, время сбора плодов — если есть что собирать.

Роману казалось, что он начинает понимать, почему у него ничего не получается. Он пристраивается к чужой игре — а надо навязывать свою. Так действовал Мейрер — и создал флотилию. Так действовал Мамедов — и вернул баржу. Учредиловцы или нобелевцы устанавливали собственные правила, а большевики или компания «Шелль» не желали подчиняться вообще никаким законам. Тот, кто ищет себе выгодное место в чужой игре, всегда проигрывает, как в Святом Ключе на Каме проиграл злосчастный Иннокентий Стахеев.

— Майна, твою мать!.. — беззлобно кричал крановщику матрос.

Мокрый ящик на стропах осторожно опускался в трюм. Роман подумал, что никто здесь не подозревает о золоте. О нём не знают и два бойца охраны — вон лежат в тенёчке у трубы и зевают. Бойцам, матросам и водолазной команде было сказано, что в ящиках находятся винтовки. Истина известна только ему, капитану Горецкому, и Фортунатову. Когда «Кологрив» с грузом уйдёт в рейс до Самары, капитан Горецкий останется единственным хранителем тайны.

Вот взять — и присвоить сокровище… Дерзко, да, но это была бы хорошая игра… Такая, какая ему и нужна… Роман с горечью усмехнулся: он взрослый человек, а вдруг нелепо размечтался о пиратстве, как мальчишка… В реальный капитал золото может превратиться только в Европе или в Америке, однако с тысячепудовой добычей ему в одиночку не совладать… Как прятать ящики со слитками? Как вывозить их из России?.. Это невозможно… Или возможно?

17

На морском флоте, на волнах Цусимы или Моонзунда, это чувство было умозрительным и абстрактным, а здесь, на волжских пароходах, оно обрело подлинность: контр-адмирала Старка до глубины души обжигало понимание, что он действительно защищает народ, как и должно военному человеку.

Войска большевиков взяли Казань в полукольцо. Пал Верхний Услон, канонада гремела за Арским полем, на железной дороге не утихали орудия красного бронепоезда. Отряды Каппеля, поредев наполовину, ещё дрались на рубежах, но чехи отступали. Из Казани по Лаишевскому тракту потянулись длинные обозы беженцев. Беженцы хлынули и на пристани Дальнего Устья.

По затонам и стоянкам Штаб обороны собирал пароходы — изношенные, не отремонтированные зимой и не испытанные летом, однако привередничать было поздно. На пристанях скопились огромные толпы горожан с мешками и чемоданами, с узлами и баулами: делоуправители, учителя, священники, присяжные поверенные, журналисты, агрономы, торговые агенты, оперные артисты, купцы, железнодорожники, земские доктора, инженеры, биржевые маклеры, университетские профессора, мастеровые и приказчики. Время от времени к причалу подруливал какой-нибудь облезлый товарно-пассажирский пароход или буксир подтаскивал баржу, и начиналась посадка.

Юрий Карлович опасался паники, давки на трапах, мордобоя, истерик, но беженцы соблюдали порядок — их словно бы опустошило отчаянье. Они поднимались по сходням, помогая друг другу, вели детей и стариков. Все эти люди уже прожили под властью Советов первую половину 1918 года; они знали, что их ждёт, и покидали свой город без сомнений и колебаний. Юрий Карлович был потрясён: он видел Великий Исход. И горячий гнев адмирала, медленно остывая, преображался в ледяную непримиримость. Никакая власть не имеет права так обращаться с его соотечественниками!

Погрузка на суда продолжалась три дня. Адмирал отправил вниз по Волге семь пароходов своей флотилии — они должны были контролировать движение хаотической армады беженцев. Пять пароходов составили арьергард: они перегораживали створ, не подпуская канонерки большевиков к Казани. Свой вымпел Старк держал на буксире «Вульф». 9 сентября красные прорвались на ближние окраины города: заняли пороховой завод, Кизическую слободу и дачи Немецкой Швейцарии. Тогда Старк отдал команду завершать эвакуацию.

«Вульф» ушёл из Казани последним.

Бегство пароходов оказалось катастрофой, растянутой на полсотни вёрст. Юрий Карлович такого не ожидал. Паровые машины гражданских судов то и дело глохли; без лоцманов перегруженные пароходы застревали на отмелях; неопытные матросы-штурвальные устраивали одно столкновение за другим. На Ташевском, Шеланговском и Антоновском перекатах сбились огромные кучи пароходов и барж. Вооружённые буксиры из защитников превратились в спасателей: они снимали гражданских с песков, проводили по фарватерам и присылали своих механиков. Арьергард просто сгребал отстающих и толкал вперёд. Армада беженцев, путаясь и спотыкаясь, за день проползала такое расстояние, какое исправный пассажирский лайнер преодолевал за час.

А с тыла армаду то и дело атаковали канонерки