– Нет-нет, сьер де Фонсека! Передайте Ее Высочеству, что я настаиваю, да. И желания мои отнюдь не чрезмерны, ибо намерен я возвеличить Кастилию превыше всех прочих держав. А посему и прошу, да…

Странный голос. Во-первых, чужак говорит, да не просто чужак, а итальяшка (потому и «сьер» вместо «сеньор»), во-вторых, памятный голос…

– Разве звание пожизненного адмирала и вице-короля не достойная награда тому, кто преумножит владения Ее Высочества, да? И долю в доходах прошу я невеликую, четверть всего. О семье же своей забочусь, так в том дурного нет, ибо и дети мои послужат кастильской короне, да.

…И, в-третьих, не поймешь, просит или требует. Вроде бы просит, и голос тихий, слабый такой. Но чего-то в голосе не так. Словно под бархатом сталь прячется.

Не просит – требует!

– Я знаю, чего стою, сьер де Фонсека. Вы умный человек, да. Вы должны понимать, что дешево величие не купишь.

А я уже ухо отрастил с лопух величиной. О чем это итальяшка речь ведет? И почему падре Хуан помалкивает – сопит только, громко так?

– Сеньор Колон! Ее Высочество пожелания ваши находит все же чрезмерными…

Ага, не молчит уже. Хмуро так отвечает, серьезно. А прозвище-то знакомое!

– Более скажу, мужи ученые в Саламанке ваш проект ошибкой почитают. Расчеты, вами сделанные, сеньор Колон, исходят из догадок земляка вашего Тосканелли, однако же есть иное мнение. Если Земля наша и вправду шар, размеры ее куда большие, а посему до стран Индийских не семьсот лиг плыть, как вам мнится, а раза в три дальше…

Даже вскочил я от слов этих. Хотел себя по лбу ладонью хлопнуть – еле удержался. Ну конечно, сеньор Колон – тот, что карты рисует! Я же о нем Дону Саладо толковал! Итальяшка, который хочет в Индию с запада попасть. Так-так, тогда понятно. Сеньор архидьякон при королеве не только такими, как я, ведает, но и торговлей заморской.

…Потому и с Башни Золотой на пристань поглядывает. На пристань – да на улицу Змеиную.

– Ее Высочество почитает сей проект излишне рискованным, сеньор Колон!

Твердо так сказал архидьякон – отрезал. Даже пожалел я итальяшку. Не плыть ему в Индию!

– Ваша королева рискнет стоимостью одного банкета. Я же буду рисковать головой, сьер де Фонсека, да! И я не думаю, что достигну Индии и Сипанго. Я это знаю!

Ого, да мы с характером!

Присел я обратно на сундучок, винца хлебнул, руки потер от удовольствия. Нашла, кажись, коса на камень!

– Сыне! Ее Высочество вполне способна направить каравеллы на запад и без вас. Королевству сие обойдется дешевле.

Хоть и за ширмой я, а словно воочию увидел: ухмыляется сеньор де Фонсека. Зубы скалит.

– Дешевле, да. Только до Индии никто не доплывет. Кроме меня.

Эге, да он, сеньор Колон, тоже, видать, зубы выщерил!

– Два года назад я пришел с этим проектом к Его Высочеству Жуану, королю Португалии. Он тоже пожадничал, да. Мне отказал, сам же послал каравеллу – якобы на острова Зеленого Мыса. С моей карты сняли копию, думали проплыть моим маршрутом. И не нашли ничего, да! Ничего!

Вновь засопел падре Хуан – громко так, шумно.

– Значит, и нет там Индии, сыне!

– Есть! – аж задрожал его, сеньора Колона, голос, задрожал, забился. – Есть! Только не каждый сможет до нее доплыть, да. Волею Господа дана мне сила – прозревать скрытое и входить в потаенное. Другие увидят лишь волны, я же смогу разглядеть землю за морем-океаном, смогу ступить на нее. А после этого, сьер де Фонсека, откроется она и для прочих. Я не просто кормчий, я – кебаль, проводник между мирами божьими!

Отвисла моя челюсть, до самого пупка отвалилась. Вот, значит, где сеньора Кебальо искать следует! И что же дальше?

А ничего дальше. Тихо за ширмой. Даже сопения не слышно.

– А не кажется ли вам, сыне, что сие – ересь зломерзкая, вере нашей католической враждебная?

Мягко так проговорил сеньор де Фонсека – словно бархатом постелил. Словно кошечка лапкой ступила.

…А ведь из этого окна не только Гвадалквивир видать, но и луга Табладо тоже. А там и Кемадеро близко.

Засмеялся сеньор Колон, весело так, будто не картограф он, а пикаро с Ареналя. Даже дернуло меня от этого смеха.

– Золото, сьер де Фонсека! Очень много золота, да. Золото, пряности, серебро, жемчуг, шелк. Победа над Португалией, над Алжиром, над османами, да. Власть над Европой, над миром. А за все – стоимость одного банкета и немного ереси. Между прочим, мой брат Диего сейчас в Англии, у тамошнего короля Энрике. Он, говорят, неглуп, король Энрике, да?

…А мне вдруг неинтересно стало. То есть интересно, конечно, только о другом подумалось-вспомнилось. Ведь не только о сеньоре Кебальо я слышал. И о величии Кастилии мне говорили, и о власти над Европой нашей. Только сеньор маркиз, его сиятельство булькающее, все больше не на Англию – на империю кивал. Сила вещей – и Сила Букв!

…Холодом вдруг повеяло – как тогда, в подвале. И круги горящие перед глазами – Корона, Величие, Милость, Распознание, Сила…

И язык черный – тот, что с крюка со мною говорил.

– Ну, слышал, сыне?

Даже отвечать я не стал, плечами дернул только. Когда это сеньор Колон отбыть успел? Вроде бы и дверь не скрипела.

Отодвинула лапища ширму, меня за шкирку взяла… отпустила.

– Или святой водой покропить тебя, Начо? Ишь, с лица спал!

Не стал я спорить. Можно и святой водой… Посопел дон Фонсека, табурет с шумом придвинул, рядом сел – со мною рядом и, само собою, с сундуком.

– Умный ты, сыне, хоть и дурня порою строишь, а посему вижу – слышал. Да не просто слышал – понял. И о чем сей еретик толкует, и для чего я тебя, оглоеда, сюда позвал. А теперь мне внимай!…

Помолчал падре, пальцами мосластыми покрутил. Сжались в кулак пальцы.

– Чего у маркиза де Кордова видел – забудь. Начисто забудь, пока я вспомнить не велю. Потому как маркиз, может, и умом тронутый, а может, наоборот совсем. Так что дело это державное, важное. Уразумел?

Придвинулся ко мне, навис башкой своей бритой… Сцепил я зубы, головой мотнул:

– Это чего же выходит, падре? Людей за два слова на костер отправляют, а если для державы – значит, можно? Все можно – и головы резать, и баб глиняных плодить, и кебалей этих в Индию посылать? Может, уже и Бога нет?

Сверкнуло в глазах совиных – словно бомбарда в лицо выпалила. Только на полу и очухался. Привстал, ухо потер – болит ухо!

– Это тебе, сыне, дабы не мудрствовал всуе, – вздохнул падре Хуан, костяшки кулачища своего потирая. – В следующий раз покрепче приложу, мало же будет – сам тебя, сквернавца, на мокрой соломе спалю. Понял ли?

– Понял, – кивнул я, ухо свое разнесчастное слюной пользуя.