Она подумала, что такого, конечно, быть не может — уж больно странное было видение. Она даже не имела представления, что это за поезд и куда они, собственно, едут. Название театра Такарадзука она как-то слышала в песне «Когда цветут фиалки», но почему они сейчас оказались в поезде на этой далёкой станции, уразуметь не могла. Помнится, тетрадка с фиалками на обложке прилагалась к журналу для девочек. Мама его просматривала и стала напевать: «Когда-а цвету-ут фиалки…» Капи тогда впервые и услышала эту песню. Поглядывая в окно, она стала мурлыкать про себя «Когда цветут фиалки». Слов она всё равно не знала и могла только тихонько напевать мелодию. За окном вдруг появились горы. Зелёная листва деревьев поблёскивала дождевыми каплями, в траве повсюду цвели жёлтые и синие цветы. Можно было не ехать на север — цветов и здесь было предостаточно. Раздался паровозный гудок. Пассажиры вдруг бросились закрывать окна. Не успела Капи сообразить, из-за чего такая суета, как поезд въехал в тоннель. Доев картошку, Капи опять закрыла глаза. Вагон мягко покачивался на ходу, стук колёс убаюкивал. Повсюду вокруг Капи цвели фиалки, и ещё гиацинты, и жёлтые лилии, и розовые лилии, и глициния, и ирисы. От них исходил такой сильный аромат, что голова кружилась. И розы там цвели, и камелии, и кусты османтуса, и гардения. Запахи цветов совсем заглушили запах крови, но из-под корней цветов угрожающе пялили глаза мертвецы.

Реми очнулся от тяжёлого сна, когда по вагону пошёл контролёр. Он достал из нагрудного кармана два билета и доплатил за себя и за Капи.

— Фукутияма — следующая, — сказал контролёр, возвращая билеты.

Реми взглянул на билет. Там и впрямь значилось «до Фукутиямы». Неужто он всё делал во сне, если даже не помнит, как покупал эти билеты? Он совершенно не представлял, где вообще находится такая станция, Фукутияма. Реми широко зевнул и потёр руками лицо, которое, как ему казалось, опухло. Он сам удивился, как сильно оброс щетиной, и задумчиво повёл головой из стороны в сторону: ведь вроде бы уже должен был умереть от холеры или его должна была сожрать свора бродячих собак… Слава богу, как будто бы всё кончилось благополучно… Поняв, что действительно жив, он почувствовал, что проголодался. Реми достал из нагрудного кармана часики Капи. Они показывали половину второго. Поскольку за окном было светло, это могло означать только половину второго пополудни. Неплохо он поспал!

— Мы выходим в Фукутияме? — прозвучал рядом голосок Капи, и сердце Реми дрогнуло.

— Что, проснулся? Да, можно и выйти, пожалуй.

— Дождь идёт. Хотя и не сильный.

Реми посмотрел в окно. Действительно, моросил редкий, почти не видный глазу дождь, поливая деревья и крыши домов. «Далековато забрались!» — подумал Реми и тяжело вздохнул. В Токио дождь льёт совсем по-другому…

Поезд стал замедлять ход, прозвучал гудок. Реми и Капи встали, пошли к тамбуру, проталкиваясь сквозь толпу в проходе. В Фукутияме, похоже, многие выходили. Как и везде, здесь было немало пассажиров с громоздким багажом. Народ был в основном одет в рабочие шаровары или старую солдатскую форму. Всё устало тащили тяжёлые рюкзаки и алюминиевые фляги с водой. Реми и Капи уже привыкли и таким пассажирам не удивлялись. Они сами уже были дряхлые с головы до ног, как настоящие беспризорники, так что в этой толпе чувствовали себя вполне нормально — несчастные, убогие, с запавшими глазами.

Поезд вздрогнул и остановился. Их подхватила масса расталкивающих друг друга, злобно бранящихся пассажиров и выбросила на перрон. «Как далеко ни заберись, а обезьяны всё-таки остаются обезьянами, никуда от них не денешься», — подумал Реми, оглядываясь вокруг, и прищёлкнул языком. Да, если посмотреть, что творится, то, пожалуй, куда ты только ни отправься на земле — хоть в настоящую Сибирь, хоть в Аргентину, хоть на мыс Доброй Надежды, — везде будет засилье мерзко вопящих обезьян. Вдруг он почувствовал зуд по всему телу и вспомнил про блох.

— А у тебя ничего не чешется? — спросил он Капи, расчёсывая грудь и живот.

— Не знаю… Вроде чешется.

— Было бы здорово, если бы наши блохи в поезде ещё на кого-нибудь перебрались… Но пара-тройка ещё, наверное, остались. Ты, когда в уборную пойдёшь, поищи хорошенько.

Капи засмеялся и кивнул. Это, наверное, звучало как шутка.

Они поднялись по лестнице и направились к выходу. Прибыв на какую-нибудь станцию, первым делом надо было зайти в уборную. У них уже выработался такой обычай. Они как-то непроизвольно пришли к выводу, что нет другого такого места, где бы они могли так отдохнуть и расслабиться — только в станционной уборной.

— Как там твоя болезнь? — спросил Капи, когда они подошли к уборной.

Там уже выстроилась целая очередь на вход. Реми и Капи решили не пристраиваться к очереди и стали немного в стороне, чтобы дождаться, когда волна пассажиров схлынет. Торопиться им было некуда.

— Да вроде, немного лучше стало. Может, лекарство наконец подействовало, — немного стесняясь, вяло ответил Реми.

Ему было даже слегка жаль, что стало получше. Ведь если это действительно холера, то лучше уж точно не станет, а так — непонятно что… Как-то достойней сказать, что у тебя холера. И Капи тоже больше будет переживать и сочувствовать… Теперь он жалел о том своём драматическом монологе, с которым вчера обратился к Капи. Однако и умирать от холеры ему вовсе не хотелось, да и врать Капи он не собирался.

— Но всё-таки пока надо здоровье поберечь и соблюдать осторожность. Дождь идёт — значит, на улицу выходить нельзя, — рассудительно заметил Капи.

— Ага… Только надо что-нибудь пожрать.

— Давай здесь, на станции, купим бэнто. Можно ведь поесть в зале ожидания — ничего особенного.

Реми кивнул. «С этим бойким малышом не соскучишься!» — проворчал он про себя.

— А тебе-то нормально? Хватит этого?

— Ну, сейчас не до роскоши… Потом, если случай представится, хорошо бы где-нибудь поесть мясную похлёбку и риса с яйцом. Только надо сначала посмотреть, сколько это стоит. А то, если будем так тратить, твои деньги скоро кончатся. А давай, как те, настоящие Реми и Капи, станем бродячими актёрами и будем зарабатывать себе на жизнь! Тогда можно будет накопить денег на похлёбку и рис с яйцом. И ещё можно будет купить постельные принадлежности, и одежду, чтоб переодеться, и ещё радиоприёмник. И тогда можно будет в Токио не возвращаться. И можно всё время быть вместе.

Лицо Капи заметно оживилось, щёки налились румянцем.

— Да ты что! Понимаешь, что говоришь?! Во-первых, как мы потащим такое количество скарба? И потом, ты что умеешь делать? В смысле представлять? — не сдержался от резкой отповеди Реми.

Деньжата у него ещё оставались, но, если так дальше путешествовать, они, конечно, скоро кончатся, и тогда, действительно, если они с Капи ни за что не хотят возвращаться в Токио, придётся в каком-нибудь городке искать работу. Как оно всё будет, неясно. Есть о чём беспокоиться. Но он и раньше всегда придерживался мнения, что лучше положиться на авось — и будь что будет. Вот и сейчас надо так поступить. Не зря же есть поговорки вроде: «Завтра подует завтрашний ветер» или «Завтрашнего ясного неба сегодня не видать». Так и у них сейчас… В любом случае в Токио им возвращаться, похоже, нельзя.