— Ставь на стол, — распорядился Семён Афанасьевич.

Развернули обе доски, и Никита ахнул от восхищения. Доски были сделаны из клёна и чёрного африканского дерева, инкрустированы карельской берёзой и розовым деревом. Работа тонкая, изящная. И сами шашки, что находились в шёлковых мешочках, были резаны из моржового клыка — и довольно затейливо. Такие и глаз радуют, и в руки взять приятно. А кость — как назывался кубик — вообще из серебра сделана.

Князь заметил восхищение Никиты, приосанился горделиво:

— Ну как?

— Нет слов. Такими и царю играть не зазорно.

— Одну доску думаю ему подарить. Поперва только играть научи.

— За тем и пришёл. Садись, княже, объяснять буду.

Нарды — не шахматы, правила простые — что в короткого, что длинного. Но думать тоже надо, несмотря на кажущуюся простоту.

За вечер Никита начисто обыграл Елагина. Неприятно князю всё время проигрывать, хмурился, однако понимал — новичок он в игре. Вот поднатореет — тогда с царедворцами и с самим царём играть будет.

Уже прощались, когда князь попросил:

— Ты, Никита, как болящих поменьше будет — завсегда заходи. Выучи меня играть. А там и к царю идти можно с подарком. Небось, Нащокин от зависти лопнет! — князь хихикнул. — Только, Никита, — чур, никого не учить! А то может так получиться, что они меня обыгрывать будут.

— Договорились, Семён Афанасьевич, — Никита откланялся.

С этого вечера Никита забегал к князю часто — он и сам был заинтересован, чтобы князь к царю с подарком явился.

Недели через три князь встретил Никиту радостный и пьяненький.

— Ну Никита, подарок мой царю по сердцу пришёлся. Я с ним уже несколько партий сыграл. О тебе он вспоминал, говорит — об уговоре не забыл, только тянул долго.

— Вот теперь и к государю идти не зазорно.

— Это ещё зачем? — насторожился князь.

— Хочу из Москвы отпроситься, на Соловки сходить с богомольем. Как думаешь, отпустит?

— Паломничество — дело богоугодное. Только место ты выбрал не очень, сам знаешь — крамола там старообрядная. Чем тебе Сергиев Посад не угодил? И монастырь постарше, и монахи разумней, и иконы намоленные — ещё от дедов-прадедов наших оставшиеся.

— На Соловки хочу. Если по секрету — в урочище Куртяево.

— В урочище? — удивился князь. — Ты же православный?

— При чём здесь вера? Там идолов нет. А вот целебные воды есть. Хочу супружницу подлечить.

— Тогда другое дело. Только кораблик поменьше нанимай. Был я как-то на Соловках — годов двадцать тому. Ежели ушкуй невелик, то везде пройдёт.

Никита, как о судне услышал, чуть было на месте не подскочил. Он-то думал с паломниками идти! Пешком далеко, утомительно. На повозке — неудобно, ведь богомольцы пеши бредут, перед ними стыдно. Как же он о судне не подумал? Вот голова дурная! А князь идею хорошую подал. Судном и быстрее и не утомительно. Лишь бы царь отпустил. Конечно, он не царского двора человек, свободный муж — заставы только на дорогах. Но не дай Господи, случится что — царь вовек не забудет. Да и подданный Никита государев, как ни крути.

— И каким же путём? — поинтересовался Никита.

— Можно, как торговцы солью ходят: через Волок Ламский, потом до Вологды, Сухоной до Северной Двины — а там уж и Соловки. Есть и другой путь: по Мсте до Великого Новгорода, через Ладогу по Свири в Онежское озеро — а там всё время на север, через Валдай и Выгь-озеро в Белое море к Соловкам.

— А как короче?

— Да, почитай, одинаково. Недели две добираться в одну сторону. Только там лето короткое и холодное, тёплые вещи брать надо. И гнус заедает. И не вздумай задержаться. Реки там рано льдом покрываются — тогда беда. Либо пеши возвращаться, либо зимовать в какой-то деревеньке.

— У меня препона есть — государь.

— Да он-то здесь каким боком? Скажи — паломником с супружницей. После игры твоей персидской, думаю, не откажет.

— Всё равно увидеться с ним надо, разрешения попросить.

— Так он тебе перстень со своей руки подарил, тебя стрельцы в Кремль пропустят — окромя личных покоев.

— Неудобно как-то.

— Неудобно порты через голову снимать. Иди и даже не сомневайся.

Никита откладывать не стал, приоделся понаряднее — и в Кремль. Прошёл через Спасские ворота, но у входа во дворец его остановили стрельцы.

— Не положено!

Никита сунул старшему стрельцу под нос перстень царский, загодя надетый на палец.

— Царский перстень, — признал подарок стрелец. — Василий, проводи человека.

Никита был во дворце впервые, и потому всё время крутил головой по сторонам, разглядывая обстановку. Как-то всё запутанно было: переходы, лестницы, повороты; двери в помещения вели низкие, и нужно было пригибаться. Такие в крепостях да в монастырях делали. Стена толстая, проход в одного человека; через дверь пройти можно было, только изрядно согнувшись. А ведь для дела сделано! У такой двери один воин оборону от множества врагов держать сможет, тюкай только боевым топориком или саблей по подставленной шее. И винтовые лестницы в башнях с такой же целью закручивались только по часовой стрелке — чтобы обороняющемуся удобно было правой рукой работать.

Стрелец Василий довёл Никиту до двери.

— Погодь здесь.

Сам постучал, вошёл и тут же появился с молодым боярином.

— Знакомое лицо! Никак — Никита-лекарь! Доброго здоровья!

— И тебе не хворать.

— Василий, ты ступай. А что, Никита, разве государь тебя к себе призывал? Здоров он вроде.

Никита поднял руку с царским подарком. Боярин увидел, кивнул:

— Знакомый перстенёк. Так с чем пожаловал?

— Просьба к нему.

— Да ну?

Боярин задумался. Перстенёк царский — как пропуск-«вездеход». Только ведь и просьба личная. Как бы от государя не влетело.

— Испрошу, — боярин исчез за дверью.

А Никита разглядывал мозаику на окнах да изразцы на голландской печи.

Дверь приоткрылась.

— Иди, примет.

За дверью оказался коридор. Перед дубовой створкой боярин остановился.

— Шапку отдай, как войдёшь — поклонись.

— Да знаю я! — не скрыл досады Никита.

— Это я так, для порядка.

Никита отдал суконную шапку боярину и вошёл.

В комнате царя пахло благовониями, тихо потрескивала лампадка перед иконами.

Никита перекрестился на образа, потом повернулся вправо.

За деревянным столом сидел Алексей Михайлович в расшитом домашнем халате и с любопытством смотрел на гостя.