В подростковом возрасте маленькие люди начинают демонстрировать более высокий уровень депрессии[376], а также более низкий уровень самооценки по сравнению с их братьями и сестрами среднего роста. Уровни депрессии, по-видимому, выше у маленьких людей, родившихся у людей среднего роста, нежели у тех, кто появился в семье карликов. Это может означать, что, несмотря на все усилия, родители, которые не понаслышке знают об этой проблеме, могут реагировать на переживания их ребенка с бóльшим сочувствием. Если заглянуть глубже, это отражает разницу между взрослением с вертикальной идентичностью и взрослением с горизонтальной идентичностью. Дети-карлики, которые растут вместе со взрослыми, сложенными, как они, усваивают более самоутверждающую концепцию нормальности, чем те, кто окружен членами семьи среднего роста и обычных пропорций. Когда подростки достигают окончательного роста, контраст между карликами и их сверстниками становится более заметным. В этот момент многие маленькие люди, довольствовавшиеся жизнью в мире обычных людей, начинают испытывать острую потребность в контакте с другими карликами, для которых их внешность не отвратительна с точки зрения эротических отношений. АМЛ и другие подобные организации могут быть благословением, хотя они также могут стать испытанием. Аблон отмечает, что посещение мероприятий АМЛ может травмировать людей, которые винили во всех своих проблемах свою карликовость и которые теперь должны смириться с этими изъянами[377].

На карликов обращают все большее внимание по мере того, как они взрослеют и перестают выглядеть просто моложе, чем они есть на самом деле. Одно недавнее исследование показало, что у взрослых с ахондроплазией «низкая самооценка, хуже образование, более низкие годовые доходы и меньше шансов иметь супруга»[378]. Статистика доходов свидетельствует об институциональной дискриминации маленьких людей: исследование показало, что, хотя три четверти членов семей карликов, предположительно демографически похожих на них во многих отношениях, зарабатывали более 50 000 долларов в год, менее трети карликов могли достичь этой суммы[379]. Подавляющее большинство членов АМЛ студенческого возраста посещают колледжи, но за пределами ассоциации их число, вероятно, намного меньше. Майкл Эйн, страдающий ахондроплазией, сейчас работает детским хирургом-ортопедом в больнице Джонса Хопкинса. Он вспоминает о своем опыте поступления в медицинскую школу. «В той области, где, как вам кажется, люди будут более понимающими, они оказываются более фанатичными. Врачи сказали мне: „Ты не можешь быть врачом. Даже не подавай заявку“. Первый же человек, с которым я беседовал, был убежден, что я не буду пользоваться уважением моих пациентов из-за своего роста»[380]. Уровень предубеждений может быть поистине поразительным. Рут Рикер, бывший президент АМЛ, пригласила на ужин арендатора, который снимает у нее квартиру, а официанты обращались исключительно к арендатору с вопросами, что бы Рут хотела съесть. Рикер заметила: «У меня хорошая работа; у меня хорошее образование. Я владею кондоминиумом, он платит мне аренду, а они относятся ко мне так, как будто я совершенно недееспособна»[381].

Некоторые карлики, не входящие в АМЛ, рассматривают свое неприсоединение как политическую позицию. Джон Волин, спортивный обозреватель журнала Miami Herald, описал свои проблемы с АМЛ так: «Если вы отличаетесь от других, ваши особенности определяют то, кто вы есть, возникает желание сопротивляться этому»[382]. В Newsday процитировали еще одного человека из мира маленьких людей: «Хотите верьте, хотите нет, но самое сложное для карлика – это впервые встретить другого карлика. Когда вы смотрите в зеркало, вы не видите карлика. Вы видите то, что хотите видеть. Но когда вы видите на улице еще одного человека слишком маленького роста, вы видите правду»[383]. Члены АМЛ часто обвиняют людей с подобной позицией в том, что они ненавидят себя и не примирились со своей карликовостью, и действительно, Волин рассказала, как на конференции АМЛ ее курировала более молодая женщина, давний член ассоциации, и заметила: «Она на целую жизнь опережала меня в принятии себя».

В день, когда Беверли Чарльз появилась на свет в 1973 году, врачи сказали ее матери Джанет, что дочь навсегда останется маленькой[384]. Но Джанет, не получившая образования и никогда не сталкивавшаяся с карликами, не поняла, насколько маленькой. Когда она рассказала об этом своему мужу – ветерану Вьетнама, постоянно передвигавшемуся в инвалидной коляске, – он ответил: «Маленькую или большую, мы все равно будем ее любить». В последующие месяцы Джанет раз в неделю приводила Беверли к педиатру, чтобы следить за ее ростом, но Беверли плохо ела, и ее вес оставался неизменным. «Врач сказал, что нам не о чем беспокоиться, если она не начнет худеть, но это произошло примерно через три месяца, и я была вне себя», – вспоминала Джанет. Позже выяснилось, что нос Беверли был полностью заложен: она не могла одновременно дышать и есть, поэтому грудное вскармливание было для нее постоянной проблемой.