Слухи несутся впереди паровоза. Интересно, где рассказывают о свадьбах по расчёту, если все детали обсуждались в очень узком кругу?

— Ваши сведения слишком преувеличены, — скромно опускаю глаза и делаю глоток кофе.

— Ну и зря, — вздыхает Крыска, откусывая пирожное с кремом. Она кайфует. Наслаждается. И вообще выглядит неприлично счастливой, отдохнувшей, радостной. — Он не так уж и плох, Драконов. Я тут подумала. Не могла моя чуйка совсем уж сбой дать.

— Всё может быть, — не хочется её слишком обнадёживать, но в общих чертах излагаю я про уговор с Драконищем. У Крыски жадно блестят глаза. Она забыла и о пирожном, и о кофе. Лежит грудью на столе и ловит каждое моё слово.

— Супер, — выдыхает она. — Белиссимо. Браво. Даже если «Розовый Слон» пойдёт ко дну, я буду знать, что за его существование боролись. Но, думаю, вы справитесь.

Она снова прикуривает и достаёт пачку пригласительных — выпуклых, похожих на пухлые зефирины, а цветовой гаммой — на мой утренний букет.

— Люблю розовый цвет, — вздыхает Кристина Генриховна и вручает мне открытки торжественно, как паспорт. — Скажи нашим, чтоб все были, как штык! Никаких отговорок не принимаю! Ну, и Драконова своего не забудь — я ему персональное приглашение накатала.

Она залпом допивает остывший кофе, делает сто тысяч ценных указаний, ничуть не заботясь и не задумываясь о том, что я теперь на неё не работаю.

Я смотрю на неё — уверенную, знающую себе цену, и немного завидую: чтобы достичь такого уровня дзена, нужно иметь характер потвёрже, а голову покрепче, и тогда ни один дракон не сможет вышибить тебя из седла. 

— Лучше платье, что-нибудь вечернее, но можно и попроще, — руковожу я по телефону, отвечая на Никин вопрос, как ей одеться к сегодняшнему вечеру.

У меня отличное настроение, и я не позволю сегодня никому его испортить. Намеренно игнорирую звонки отца. Все его дела подождут.

— Это ограбление банка! — заявляю я, как только бабуля открывает дверь. — Всем лечь на пол и не поднимать головы, пока я не заберу отсюда самую большую ценность.

— Можно я не буду падать ниц? — поднимает руки вверх хитрая ба, — А то в моём возрасте могу и не встать.

Кто бы говорил. Все члены семьи в курсе, что она до сих пор занимается гимнастикой и неплохо гнётся. При желании и на шпагат сядет.

— Помилована! — рассеянно разрешаю я, выглядывая Нику. Что-то она не спешит попасть в мои лапы. Но пока я нетерпеливо рою копытом землю, она таки выплывает в конце коридора.

Надо выкинуть все джинсы из её гардероба. Они ей, конечно, идут, но в платьях Ника невероятно хороша. Или нет. Пусть лучше в джинсах на людях. А то замучаюсь следить, не тянет ли кто жадные руки к моему сокровищу.

Насыщенно зелёный цвет. Яркий. Броский. Такую девушку не пропускают в толпе. На ней останавливают взгляд. Грациозная. Естественная. Моя. Ей не хватает украшений. А может, и не нужны они вовсе — потеряются, застыдятся на фоне Никиной красоты.

Она поправляет причёску — пышный узел на затылке и мягкие пряди, что обрамляют лицо. В глазах у неё неуверенность. Моя девочка тревожится, что плохо выглядит или не понравится.

— Ты великолепна, — успокаиваю словами и выказываю восхищение взглядом. — Пойдём.

Мы выходим под пристальным, но одобряющим взором бабули. Кажется, тест-контроль пройден.

— Не жди нас, — шепчу я ей и ловлю царственный кивок. Какое счастье: мне не отказано. Выдано разрешение на похищение до утра. И, как ни странно, её поддержка и согласие жизненно необходимы, хотя давно уже я вышел из подросткового возраста, чтобы спрашивать разрешения у старших сходить на свидание с девочкой.

Ника садится в машину, а я волнуюсь. Запах её духов будоражит. Возбуждает, но я держу себя в руках. Я невозмутим, как далёкий Сфинкс, что сторожит усыпальницу фараона.

— Я сегодня встречалась к Кры… Кристиной Генриховной, — осекается она, смущаясь.

— С Крыской, — договариваю я, давая понять, что знаю, как они между собой ласково называют бывшую владелицу «Розового Слона».

Она кидает виноватый взгляд. Я грозно хмурю брови, пытаясь не улыбнуться.

— А с твоей лёгкой руки они кличут меня Драконом или Драконищем, — глаза у неё становятся несчастными. — Ты знала, что весь офис утыкан камерами слежения?

Она ловит воздух ртом. Проводит рукой по лбу. Удивлена. Ничего другого я и не ожидал.

— Нет, конечно, я знала, что есть охранная система, но, чтобы вот так… А почему ты сейчас говоришь об этом?

— Потому что ты всё равно бы узнала рано или поздно. Случайно наткнулась бы или догадалась. Увидела монитор в моём кабинете. Поэтому говорю тебе об этом сам.

— Как-то немного неэтично. Следить, — надувает она губы.

— Зато невероятно облегчает как творческий, так и все остальные процессы. — Давай поговорим об этом позже. Во время работы. Я просто хотел сказать, что можешь называть Кристину Генриховну привычным прозвищем — мой слух не оскорбит её высокое звание в глазах слоновника.

Ника фыркает. Бросает лукавый взгляд на меня.

— И можешь звать меня Драконищем. Но только наедине и в сердцах. А так я предпочитаю классику — Дмитрий Иванович или Дима.

— Сноб и ретроград, — голос её наполнен смехом и теплотой. Если б не вёл машину, прикрыл бы глаза, как кот, которого чешут за ухом. Купался бы в её эмоциях. Она не сердится. Может, и хорошо, что я сказал правду сейчас.

— И далеко ты собрался везти несчастную жертву ограбления? Связывать не будешь?

— Мн-н-н… — мычу неопределённо, пока мозг услужливо рисует связанную Нику. Голую. На кровати. Стоп. — Есть одно отличное место. Туда принято возить заложников.

— Как прошёл твой день? — переводит она разговор на другое, понимая, что я не собираюсь раскрывать тайну сегодняшнего вечера.

— Как обычно. Не хватало личной помощницы, но я умудрялся справляться. Тем более, офисе так много услужливых девушек, — кидаю украдкой взгляд на Нику и сдерживаю разочарованный вздох: приступ ревности вызвать не удалось. Да и откуда ему взяться, если хорошо подумать.

— О, да. У нас все отзывчивые. И готовы помочь, — охотно соглашается она. — Не расскажешь, почему ты Ксению уволил? — рано или поздно этот вопрос выплыл бы. И так по офису бродят самые невероятные версии.

— Может, поведаешь, почему она тебя так не любит? — ухожу от объяснений. Ника пожимает плечами.

— Я думала, это моя предвзятость. Никогда не сближалась с ней и не ссорилась, но постоянно ловила себя на мысли, что я ей где-то дорогу перешла. Она… всегда такая ровная и спокойная, как гладко выкрашенная дверь, но временами прорывалось у неё раздражение, что ли. Словно я ей противна неимоверно, но приходится терпеть. С другой стороны, она почти ко всем девочкам так относилась. (Читай на Книгоед.нет) Генриховна, кстати, её очень ценила за профессионализм и вот эту железобетонную безмятежность. Нередко говаривала, что крепкие нервы и ясная голова куда лучше, чем крыльями махать да истерить, списывая всё на творческие тонкие натуры. Но она всё равно любила нас. Ценила. Восхищалась. И посиделки — её рук дело. Ей казалось, что мы семья. Наверное, так оно и есть в некотором роде.