Гигантские крабы, несмотря на свой ужасный вид, стали важным источником пищи для моряков. Одного краба «оказалось достаточно, чтобы досыта накормить четырех голодных мужчин; мясо этих крабов весьма питательно и приятно на вкус», – писал Флетчер. Он сравнивал мясо гигантского краба с лобстером. Но на этом сходство заканчивалось. Гигантские крабы «совершенно чужды моря и обитают только на суше, где… роют обширные пещеры под корнями самых огромных деревьев и селятся в них большими компаниями». Некоторые из них «забирались на деревья, чтобы спрятаться, и нам приходилось лезть за ними, если мы хотели их заполучить». Описывая это своеобразное поведение, Флетчер ничуть не преувеличивал. Гигантский кокосовый краб (или пальмовый вор, Birgus latro) – крупнейшее сухопутное членистоногое и беспозвоночное, обладающее экзоскелетом. Вес краба достигает 4–4,5 кг. Он не умеет плавать и тонет, если остается в воде более часа. Мясо гигантского краба издавна высоко ценили местные жители, но европейцы увидели (и попробовали) его впервые.

Люди Дрейка провели на Крабовом острове, как они назвали свое убежище, 26 дней. Все это время они отдыхали и приводили в порядок «Золотую лань». Перед отъездом они оставили на острове своих спутниц – двух или трех женщин из числа коренных жителей. Одна из них, «девица Мария», была беременна. Было неясно, кто именно несет ответственность за ее состояние, но равнодушное черствое отношение к «Марии» и ее будущему ребенку было в целом характерно не только для людей Дрейка, но и для всех мореплавателей той эпохи. Они воспринимали встреченных женщин как игрушки, которыми можно воспользоваться, а затем выбросить за ненадобностью. Никто не осуждал их поведение и не испытывал сочувствия к бедственному положению «Марии».

Погода испортилась. По словам Флетчера, им пришлось отправиться на юг, но им «никогда еще не доводилось прикладывать столько усилий, чтобы удержаться на плаву». Обстоятельства не оставляли им другого выбора – приходилось «идти все время против ветра с необычайной осторожностью и осмотрительностью, и так продолжалось до начала января». Они молились, чтобы новый 1580-й год принес «Золотой лани» возможность свободно двигаться вперед, «но вдруг, внезапно, когда мы меньше всего этого ожидали и не видели ни малейших признаков поджидающей опасности… наш корабль налетел на ужасную отмель». Они ощутили внезапный удар, за которым последовал страшный скрежет, и корабль замер на месте. Ветер бесплодно надувал паруса. Моряки напрягали зрение в поисках какого-нибудь ориентира, но ничего не видели. Корабль застрял на подводной отмели, тянувшейся более чем на 16 км в обоих направлениях.

11

Избавление

Шансов на спасение не было. «Ужасный призрак неминуемой гибели встал перед нами, нам оставалось лишь смириться с судьбой и вверить себя милосердию Господа». Прошло два месяца с тех пор, как они покинули Молуккские острова, и они довольно смутно представляли, где находились. Матросы пали ниц и молили Бога смилостивиться над ними. «Так, возложив голову на плаху, мы каждую минуту ожидали, когда нам будет нанесен последний удар».

После того как с молитвами было покончено, Дрейк спокойно заговорил с командой, «собственным примером вселив в нас толику уверенности». Он сказал: «Прежде всего, усердно поработав помпой и освободив корабль от воды, мы обнаружили, что течь не увеличилась сверх обычного, и хотя это не давало надежды на избавление, это все же обещало нам некоторую передышку, поскольку означало, что корпус цел; мы не могли истолковать это иначе, чем свидетельство непосредственного Божьего провидения, ибо никакое дерево и железо не смогли бы выдержать удара такой силы, какой испытал наш корабль, под всеми парусами налетевший на камни». Таким образом, намекал Дрейк, Бог не оставил их, несмотря на то, что ситуация выглядела крайне плачевно.

Призвав на помощь всю силу духа, Дрейк делал все возможное, чтобы успокоить команду. Он лично следил за промером глубины и заявил, что лотлинь слишком короток, чтобы достичь морского дна. Возможно, это был хороший знак, но не для Флетчера. «Наши несчастья, казалось, только множились, ибо если поначалу мы не могли ожидать ничего, кроме быстрой гибели, то теперь стало ясно, что нам стоит ждать скорее медленной смерти, каковая участь из этих двух казалась во много раз страшнее, и вряд ли кто-нибудь по своей воле согласился бы выбрать подобную». Дрейк все это время произносил «веселые речи и ободрял остальных». Их корабль прочно застрял, и у них имелись на выбор два варианта: оставаться на нем либо покинуть его, «чтобы найти какое-нибудь другое убежище для отдыха, однако и лучший из этих двух [вариантов] выглядел хуже, чем тысяча смертей». Предпочтительнее, по оценке Флетчера, было погибнуть всем вместе, «чем, лишившись всех своих друзей, жить в чужой стране; даже жизнь в глуши среди диких зверей, в одиночестве, подобном одиночеству птицы на горной вершине, без всякого утешения, не так плоха, как жизнь среди диких язычников, где нет свободы ни душе, ни телу». Они сумели пересечь Атлантику, преодолели Магелланов пролив и тысячи миль Тихого океана, им угрожали мятежи и гибельные штормы, испанцы и гигантские крабы, способные клешнями откусить человеку палец, – и после всего этого им суждено было застрять на окаянной песчаной отмели среди неизведанных просторов океана.

Взвесив шансы на выживание, Флетчер пришел к мрачному выводу: «Наш пинас никоим образом не мог перевезти за один раз более 20 человек, а всего нас было 58 человек; ближайшая суша была в шести лигах от нас, и от берега все время дул встречный ветер». Даже если бы им удалось добраться до берега, они могли попасть в плен к враждебно настроенным местным жителям, «и хотя, быть может, нам удалось бы избежать их мечей, но жизнь наша стала бы хуже смерти, не только в смысле горестного плена и телесных тягот, но более всего в отношении нашей христианской свободы… среди ужасных нечестий и дьявольского идолопоклонства язычников».

Команда молилась всю ночь, «утешая себя и принося молитвой покой в свои сердца», но с рассветом положение ни на йоту не изменилось. Прилив не поднял корабль с отмели; они не плыли и не тонули. Они благодарили Бога хотя бы за это и «со слезами призывали Его благословить труды наши». Но просьбы оставались напрасными; у них не было «другого средства утешения, кроме молитвы и слез». Казалось, никакими человеческими силами – «ни предсказаниями, ни советами, ни действиями нельзя было добиться избавления нашего корабля, если только сам Господь не взялся бы совершить чудо».

Чтобы укрепиться духом, они прибегали к «таинству тела и крови нашего Спасителя». Почти все были уверены, что это их последнее причастие; оно почти