— А теперь иди на место, Луна, — ласково произнес Нигер Фабий.

Кобыла тут же послушалась и, гордо подняв голову, не спеша вышла из палатки.

— Вот видите! — с гордостью воскликнул купец. — Каждое животное ждет от нас ласки и понимания, а получая все это, платит нам преданностью.

Сказав это, Нигер Фабий обратился к Сильвану:

— Для вас же, римлян, животные ничем не отличаются от бездушных предметов. Вы их беспощадно эксплуатируете, нисколько не задумываясь о последствиях. Даже самых великолепных представителей животного мира вы ради забавы убиваете на аренах. Я слышал, что Цезарь в честь Юпитера устроил грандиозные игры, которые длились пятнадцать дней и ночей. Животных натравливали друг на друга, а тех, что выжили, добивали гладиаторы.

Сильван лишь нервно отмахнулся:

— Ты сам прекрасно знаешь, что слухи всегда преувеличивают то, что происходит на самом деле. Цезарь вывел на улицы Рима триста двадцать пар гладиаторов, одетых в серебряные доспехи. Все подумали, что он готовится к перевороту. Вот почему патриции никак не могут забыть устроенные Цезарем игры. Но римский народ высоко оценил решение нынешнего проконсула провинции Нарбонская Галлия устроить такое грандиозное зрелище и раздать столько хлеба. Все остальные игры, которые жители Рима видели раньше, не идут ни в какое сравнение с представлением, устроенным Цезарем. Но, должен признать, ему пришлось взять в долг огромную сумму денег, чтобы оплатить столь масштабное мероприятие.

— Конечно, сейчас ты расхваливаешь Цезаря, — пробормотал Нигер Фабий, — и его баснословные долги… Говорят, что четыре года назад таких долгов перед кредиторами, как у Цезаря, не было ни у одного человека в Риме.

Какое тебе дело до долгов Цезаря?! — с наигранным возмущением заорал Сильван.

— Если у человека с непомерным тщеславием такие огромные долги, он может быть опасен для всего человечества.

— Нигер Фабий! Еще одно неуважительное слово о проконсуле, и я велю утопить тебя в самом зловонном отхожем месте! Я предлагаю тебе пятьдесят тысяч серебряных денариев за двух животных. Ты можешь только гордиться тем, что на твоих лошадях будет ездить сам Цезарь!

— Ты хочешь сказать, что однажды я буду рассказывать своим детям, как у меня купил лошадей самый известный должник Рима? Если дела обстоят именно так, то, боюсь, я буду вынужден отказать тебе, Сильван. Не хочу, чтобы кто-нибудь сказал, будто Цезарю пришлось разграбить Галлию, потому что ему не хватало денег на покупку двух принадлежащих мне лошадей. Уж я-то прекрасно знаю: языка Цезаря следует бояться больше, чем его меча.

Лицо офицера помрачнело.

— У меня слишком мало времени, Нигер Фабий. Если ты не хочешь продавать лошадей префекту лагеря, то продай их хотя бы мне. Или объясни причины, по которым ты отказываешься заключать такую выгодную сделку!

— Я охотно объясню тебе, почему я решил поступить именно таким образом, — серьезно сказал Нигер Фабий. — Я привязан к Луне сильнее, чем к некоторым молодым красавицам, живущим на женской половине моего дома. Я люблю ее как родную дочь. Именно поэтому я никогда не продам ее существу, которое ходит на двух ногах. Ведь люди считают зверей глупыми и не понимают их чувств. Но почему мы так относимся к животным? Потому что они не могут строить храмы и дороги? Но подумай сам, Сильван, зачем им нужны каменные храмы или дороги?

— Нет, араб, я с тобой не согласен. Мы, римляне, любим животных. Разве стали бы мы воздавать им почести после смерти и ставить надгробные камни на их могилах, если бы относились к ним с презрением? — По тону офицера я понял, что затянувшийся спор его сильно раздражал. Он выхватил из рук раба кубок с вином и осушил его одним глотком. — Да кто ты такой, Нигер Фабий? Насколько я знаю, ты купец. Неужели ты возомнил себя философом? — съязвил Сильван.

Араб поднялся со своего ложа. Его лицо помрачнело, а глаза больше не светились добродушием.

— А теперь внимательно послушай меня, Сильван. Кельтский друид Корисиос — мой друг. Ваш великий полководец Гай Юлий Цезарь собирается полностью уничтожить его народ, чтобы получить возможность завладеть золотом кельтов и наконец рассчитаться со своими кредиторами. Я знаю, что не смогу ему помешать. Но я не позволю ему вершить неправедные дела, восседая на спине моей лошади.

— Восемьдесят тысяч серебряных денариев! — прошипел римский офицер. — Это мое последнее предложение.

Нигер Фабий рассмеялся, глядя ему в глаза.

— Я знаю, что в Риме все продается и покупается. Но я уже дал тебе свой ответ. И запомни: решения Нигера Фабия остаются неизменными!

— Насколько мне известно, ответ, данный арабом, никогда нельзя считать окончательным. Вы меняете свое мнение чуть ли не каждый час, с легкостью нарушаете данные клятвы и предаете союзников. Ваш характер больше напоминает флаг, развевающийся на ветру.

— Ты осмелился оскорбить мой народ, — спокойно произнес Нигер Фабий.

— У тебя странные принципы, купец, — не унимался Сильван. — Ты отказываешься продавать лошадей, но охотно снабжаешь легионеров рисом и специями, продаешь им хлеб и жемчужины. Почему же тебя из-за этого не мучает совесть?

— К крохотному зернышку риса я не питаю таких же нежных чувств, как к Луне. Похоже, ты до сих пор не понял этого, римлянин.

Сильван выпил залпом еще один кубок вина и пригрозил, положив свою правую кисть на рукоять кинжала:

— Араб, если ты не продашь мне лошадей, то я сделаю все возможное и невозможное, чтобы римские легионеры никогда не покупали у тебя товары!

— Благодаря запретам торговля начинает процветать. Поэтому я был бы только благодарен тебе за подобный жест. Я думаю, тебе прекрасно известно, Сильван, что все, что запрещено Римом, тут же распространяется по всему Средиземноморью со скоростью лесного пожара в жаркий летний день. К тому же я не знаю ни одного римского легионера, который отказался бы от порции риса с шафраном. Могу ли я предложить тебе взять немного этого блюда с собой?

Глядя на римского офицера, можно было подумать, что его ударили по голове чем-то тяжелым и он потерял сознание, но устоял на ногах.

— Мне все равно, — ответил Сильван сквозь зубы. — А еще я бы не отказался от нескольких иерихонских фиников.

Нигер Фабий велел рабу, который, не напоминая о своем присутствии ни единым звуком или жестом, неподвижно стоял у входа, немедленно выполнить просьбу римского офицера. Хмуро проворчав: «Valete semper[41]», Сильван попрощался с Нигером Фабием и напомнил мне, что завтра с наступлением четвертого часа дня я должен стоять перед Преториумом. Он вынул из-за пояса маленькую восковую табличку с печатью и бросил ее мне со словами: «Твой пропуск в лагерь, друид!»

Затем Сильван быстрым шагом вышел из палатки. Через некоторое время я сказал Нигеру Фабию:

— Мне кажется, что он готов был убить тебя за то, что ты отказался продать ему лошадей. Вместо этого он принимает от тебя подарки. Скажи мне, почему римляне готовы так унижаться?