Есть ли у них выбор?

История всегда предоставляет выбор. Но историю Сертог им не понять.

Вот почему, думает Уго, эта история останется неизвестной.

Решение пришло к нему сразу, само собой, это же так очевидно.

Не стоит прятать от самого себя предположение о том, что Мершан, вероятно, мог взойти на вершину. Нет, наоборот: Мершан расставил ему ловушку – ну что ж, он сам бросится туда. И пусть свершится его судьба!

И даже если он найдет способ вырваться из западни, это произойдет не так, как предвидел старик. Но возможно, Мершан ничего не предвидел; на самом деле это он, Уго, воссоздает его личность, придумывает себе подходящий образ, Мершана – точно так же, как он создал себе подходящий образ Сертог – удобный, идущий ему как перчатка.

Уго перебирает рюкзак. Он пойдет на вершину, но это будет не завтра. Сначала он должен кое-что сделать. Но прежде ему надо удалить Карима.

Только Карим, несмотря на все свои достоинства, немного ленив. Уго с большим трудом удается убедить его проверить, не пробовала ли экспедиция 1913 года подняться по другому рукаву ледника: ему, Кариму, придется пойти взглянуть, нет ли там следов их лагеря. А Уго должен отдохнуть перед финальным штурмом.

Весь вечер Карим угрюмо спорит и упрямо возражает ему, но на рассвете он все же отправляется в путь.

Выждав немного, Уго тоже уходит. Он берет с собой древний ледоруб с длинной деревянной рукоятью – старше тех, какими пользовались тогда, когда еще вырубали в снегу ступени. Это было вечность – двадцать лет – тому назад. Уго всегда брал его с собою как талисман – старый французский ледоруб «Шарле-Мозер», модель «Супер-Контамин» шестьдесят четвертого года, с рукоятью из дерева гикори. Ему нравится форма, вес, безупречное равновесие этого инструмента – образец почти непогрешимого совершенства и, как следствие, так всегда и бывает, именно в этот момент ставшего абсолютно бесполезным. Неожиданно у него мелькнула странная мысль: а разве с жизнью человека Или, скажем, с произведением искусства не происходит того же.

Включая его собственную жизнь. Сертог, самое славное, лучшее его восхождение – да, бесполезно, бессмысленно. Как говаривал Старый Учитель: никто не понимает, как необходимы ненужные вещи.

Уго поднимается по удобному пологому склону до Гугрла и входит в пещеру. Кладет рюкзак, зажигает сигарету. У него впереди несколько часов, спешить некуда. Он берет ледоруб и понемногу вырубает изо льда тело Клауса. Потом сталкивает его к обрыву – в пустоту; тело скатывается в Гругл и исчезает в провале. Уго спускается вниз.

На такое он даже и не надеялся. Конечно, трещина – открыта, но ему действительно повезло, что тело упало прямо в нее. Иначе ему пришлось бы тянуть его по снегу до края первой расселины. Карим по возвращении мог бы сильно удивиться, взглянув в бинокль и заметив на снегу какие-то странные полосы.

По дороге Уго высматривает следы Им Хофа и Абпланалпа, но, разумеется, ничего не находит: все поглотил ледник.

Карим возвращается к вечеру. Он ничего не обнаружил. Уго лежит нагишом, завернувшись в свой пуховой спальник и делая вид, что так и провел целый день – far niente.[118]

– Ах так? Ничего? Тем хуже.

И Карим, знающий, что завтра Уго отправится покорять вершину, готовит ему ужин: суп, сублимированная курица, рис, компот; и – глоток калифорнийского вина.

Он устроился лагерем, поставив палатку в Каре. Погода прекрасная. Уго смотрит на звезды и никак не может принять решение. Он колеблется: стоит ли идти по Большому кулуару прямо сейчас? Тень его вырисовывается так ясно: он сможет быстро подняться по этим надежным снежникам. И потом, так ему не придется встречаться взглядом с мертвыми глазами Итаза и Даштейна. Но он знает, что должен встретиться с ними – лицом к лицу.

Внезапно гора вздрагивает от прокатившегося по ней глухого ворчания. Гул постепенно успокаивается и затихает на дне Кара, придушенный огромным облаком снежной пыли – сначала невидимым, но взошедшая вскоре луна освещает его крутящийся снежный вихрь.

Приближается снег, но Уго прекрасно акклиматизировался: выйдя в ночь, он, вероятно, сможет добраться до вершины и спуститься обратно всего за один день.

Мы давно уже не в 1913-м. Техника альпинизма, а следовательно, и скорость шагнули далеко вперед.

Он все-таки возьмет с собой необходимый минимум: легкий спальник, чехол от палатки, штуки три ледовых крюков, сорок метров веревки, обогреватель, две-три шоколадные плитки. Но фотоаппарат, которым он запечатлевает свои одинокие подвиги, и титановые тиски, закрепляющие его корпус на ручке ледоруба, он оставит здесь.

На перевале он гасит налобный фонарик. Света для работы ему хватит, зато он не увидит их мертвые синие лица. Тем лучше. Одного за другим он сбрасывает оба тела вниз и смотрит, как они исчезают в темноте, потом прислушивается к тихому шороху, с которым они катятся по снегу.

Очередная метель окончательно погребет под собой следы экспедиции 1913 года – все они будут стерты.

А когда ледник Сертог отрыгнет остатки костей и плоти, никто уже не сможет понять, зачем приходили сюда эти люди, что за таинственное безумие заставило их погибнуть. К тому времени сама страсть альпинизма давно превратится в загадку.

Затем он двинулся дальше, продолжая подъем тысячу раз повторенными, отшлифованными до автоматизма движениями, – это было не так уж сложно.

Боль пришла потом – выше, когда он добрался до ребра, ведущего на вершину. Он пошел медленнее. Все-таки он слишком быстро поднимался, теперь это чувствуется. Каждый шаг дается с трудом, он вырывает одну ногу, вторую – снег слишком глубокий, и ноги в нем вязнут.

Вершина пока еще слишком далекая для него цель, она – вне досягаемости: невозможна, немыслима. Ему сейчас нужны менее абстрактные цели.

За этим гребнем он увидит другой склон. Затерянную страну. Какая идиотская мысль!

Вплоть до XVI века на европейских картах отмечали положение Земного Рая, Paradisus terrestris, – совсем недалеко от того места, где я сейчас нахожусь. Енох и Илия проживали в этом раю в ожидании Воскресения. Где-то неподалеку отсюда отшельничал святой Макарий. Современники Маркса, абсолютно трезвомыслящие ученые, еще надеялись отыскать это место в здешних горах. Так почему же Шамбала кажется более нелепой?

Разве Жак Бако не занимался поисками легендарной страны Непемако?

Вот сейчас, еще шаг – и он увидит его, другой склон горы – обратную сторону.

Гребень!

Снежник впереди изгибается, похоже, гора передумала. Склон здесь образует складку и рушится вниз, в синий туман, за которым по-прежнему скрыта затерянная страна. Он оказывается в точке, где ничего нет – ни подъемов, ни спусков, тут ничего не происходит. Нет, не в точке, это – линия. Уго идет вверх, но его вселенная – горизонтальна.