Роуса ничего не сказала. Взгляд ее остановился на мне, глаза сузились. Казалось, она смотрит на меня в прицел ружья.

– Ты, верно, Агнес Магнусдоттир. Роза Кидьяскарда. Цветок долинных земель.

Рука ее, высвободившись из варежки, легла в мою, холодная, точно камень.

– Скальд-Роуса. Приятно наконец познакомиться с тобой.

Роуса перевела взгляд на Сиггу, затем на Натана – и брови ее многозначительно взлетели вверх.

– Рада видеть, что ты обзавелся очаровательными домочадцами.

От меня не укрылся прозвучавший в ее голосе упрек. Я намеренно встала рядом с Натаном. Он теперь мой.

– А это, должно быть, Тоуранна, – проговорила я вслух. Девочка улыбнулась, услышав свое имя.

Роуса снова взяла ее на руки.

– Да. Наша с Натаном дочь.

– Полно вам, девочки, – вмешался Натан, явно забавляясь. – Давайте не будем ссориться. Сигга, принеси всем нам кофе. Роуса, раздевайся и проходи.

– Нет уж, спасибо. – Роуса поставила Тоуранну на ножки – в угол комнаты, подальше от меня. – Я приехала только для того, чтобы привезти ее сюда.

– Что?

Натан не говорил, что дочь Роусы будет жить у нас. Я шепотом спросила у него, почему он не сообщил мне об этом раньше. Почему не предупредил, что Роуса может появиться на хуторе. Мне и в голову не приходило, что они до сих пор общаются друг с другом.

– Это самая малая услуга, которую я могу оказать Роусе, – ответил он. – Тоуранна гостила у нас и в прошлую зиму. Она моя дочь, и было бы только справедливо, чтобы часть года она проводила здесь.

– Натан, – резко перебила Роуса, – ты что же, по всякому поводу справляешься о ее мнении? Вот уж не думала, что ты настолько у нее под каблуком. Совершенно ясно, что она не желает, чтобы наш ребенок жил в ее доме.

– В ее доме? – Натан от души смеялся. – Роуса, Агнес моя служанка.

– Служанка и более ничего? Неужели? – Роуса вскинула брови. – Я не хочу, чтобы эта женщина присматривала за нашей дочерью.

– Я буду счастлива позаботиться о Тоуранне, – вмешалась я. Покривив душой.

– Будешь ты счастлива, Агнес, или нет, меня это не беспокоит.

Натану, верно, не по душе было смотреть на стычку его бывшей любовницы с нынешней.

– Ну же, Роуса, перестань. Давайте все вместе выпьем кофе.

Смех Роусы прозвучал визгливо.

– О да, тебе бы это понравилось! Собрать всех своих шлюх на трапезу под твоим кровом! Нет уж, спасибо.

С этими словами Роза вырвала у него свою руку и развернулась, чтобы уйти. И все-таки прежде, чем шагнуть за порог, она обратилась ко мне:

– Пожалуйста, будь добра к Тоуранне. Прошу тебя.

Я кивнула, и Роуса вдруг подошла ко мне вплотную. Я ощутила на плече почти невесомое касание ее руки.

– Brennt barn forðast eldinn. – Голос ее был негромок и нежен. – Обжегшееся дитя страшится огня.

А потом она ушла, даже не оглянувшись.

Малышка начала плакать и звать маму, и Сигга утешала ее. Натан неотрывно глядел в пустой дверной проем, словно надеялся, что Роуса вернется.

– Что ты говорил ей о нас? – шепотом спросила я у него.

– Я ей ничего не говорил.

– А что это за речи про розу Кидьяскарда? И твоих шлюх?

Натан пожал плечами.

– Роусе свойственно давать людям прозвания на свой лад. Скорее всего, она считает, что ты красива.

– Ее слова мало походили на похвалу.

Он пропустил мою реплику мимо ушей.

– Я буду у себя в мастерской.

– Сигга сейчас приготовит нам кофе.

– Черт бы тебя взял, Агнес! Оставь меня в покое, хорошо?

– Хочешь нагнать Роусу?

Натан ничего не ответил и ушел.

* * *

Как-то ночью в горячечном бреду Тоути увидал, что на пороге бадстовы появилась Агнес.

– Смотри-ка, ее отпустили сюда, – сказал он отцу, который склонялся над кроватью, безмолвно укутывая одеялами трясущегося от лихорадки сына. – Входи, – прошептал Тоути. Кое-как выпростав руки, он в духоте бадстовы протянул их к Агнес: – Подойди сюда. Видишь, как переплетены наши жизни? Такова воля Господа.

И вот Агнес уже склонилась над ним, что-то шепча. Длинные темные волосы ее щекотно прикоснулись к мочке уха – и дрожь желания пробежала по его телу.

– Здесь так жарко, – пробормотал Тоути, и Агнес, подавшись к нему, принялась поцелуями обирать с его кожи капельки пота, вот только язык у нее был шершавый, а руки нашаривали его горло, кончики пальцев больно впивались в кожу. – Агнес, Агнес! – Тоути отбивался как мог, хрипя от натуги. Сильные пальцы обхватили, стиснули его руки, затолкали их назад под простыни.

– Не сопротивляйся, – сказала Агнес. – Прекрати.

Тоути застонал. Языки огня лизали его кожу, дым заползал в рот. Он зашелся кашлем, и грудь его вздымалась и опадала под тяжестью Агнес, которая уселась на него верхом и занесла нож.

* * *

– Я этому не верю! – отрезала Стейна, подметая в бадстове таким манером, что пыль взлетала с половиц и клубилась в воздухе.

– Стейна! От твоей уборки здесь грязнее, чем было!

Сестра и бровью не повела, все так же яростно работая метлой.

– Эта история – жестокая, и я вовсе не удивлюсь, если Роуслин сама ее и придумала!

– Роуслин не единственная, кто слышал об этом! – Лауга чихнула. – Вот видишь, пыли только прибавилось.

– Ну так и подметала бы сама! – Стейна сунула метлу сестре и уселась на кровати.

– О чем это вы тут препираетесь?

Маргрьет вошла в комнату и с ужасом воззрилась на пол.

– Кто все это натворил?

– Стейна, – ядовито сообщила Лауга.

– Я же не виновата, что у нас осыпается крыша! Гляди, эта пыль повсюду. – Стейна резко встала с кровати. – И сырость просачивается. Вон в углу уже каплет. – Она зябко поежилась.

– Я смотрю, ты не в духе, – снисходительно заметила Маргрьет и обратилась к Лауге: – Что ее так разозлило?

Лауга завела глаза к потолку:

– Мне рассказали одну историю про Агнес, а Стейна не верит, что это правда.

– В самом деле? – Маргрьет кашлянула, ладонью отгоняя пыль от лица. – И что это за история?

– Люди помнят Агнес маленькой, и некоторые рассказывают, будто один странник предрек ей смерть от топора.

Маргрьет сморщила нос.

– Это Роуслин рассказывает?

Лауга скорчила гримасу.

– Не только она. Говорят, когда Агнес была ребенком, в ее обязанности входило присматривать за сенокосным лугом, и однажды она обнаружила путника, который устроил там стоянку. Его лошадь топтала траву, и, когда Агнес велела ему убираться, он проклял ее и крикнул, что когда-нибудь ее обезглавят.