– Чтоб еще хоть раз – ни за что.

– Какие моменты для тебя были лучшими?

– Ты имеешь в виду – лучшими из худших?

– Ну да, а потом по-настоящему лучшие, если они были.

Луиза задумалась.

– Когда я увидела свою жуткую комнатушку. Когда терпела кошмарные выступления Сюзан…

Тедди перебил:

– Они не в счет. Мы знали про них заранее, к тому же она устраивала их постоянно.

– Ладно. И вообще, это были не моменты, а целые часы. Когда пришлось притворяться, что рада подарку Дианы. Баночке талька, тюбику крема для рук и кусочку мыла – и все это в подарочной коробке из «Бутса». Но самое смешное, что и миссис Паттерсон она подарила точно такой же набор.

– Но как, скажи на милость, ты об этом узнала?

– Он стоял на кухонном столе, когда я ходила за льдом для папы. А он сказал «две моих любимицы» всего один раз, но видел бы ты при этом ее лицо! А эти ужасные унылые застолья! И каждый раз, когда она начинала со слов «честно говоря», становилось ясно: сейчас будет наглая ложь.

– Да, несколько раз она мне говорила «буду с тобой откровенна», а потом вываливала что-нибудь пренебрежительное – чаще всего про папу. Бедный папа! Ему жилось гораздо легче, пока он просто изменял маме. Вообще-то легче было им обоим.

– Ну и кто теперь циник?

– Я не циник, а реалист. Наш отец просто может быть верным. Как и многие мужчины – посмотри на своего Джозефа. И самое забавное, большинство из них считает верность обязанностью других людей. Папа твердит, что мне надо жениться, чтобы я наконец остепенился. А сам?

После краткой паузы Луиза сказала:

– По-моему, если ты по-настоящему влюблен, то больше тебе никого и не захочется.

Он метнул в нее быстрый взгляд.

– Да, наверняка есть и такие люди. А еще мне кажется, что женщинам хочется любви гораздо больше, чем мужчинам. Приходится признать, что я мало что в этом смыслю. Насчет наших спален я с тобой согласен. Моя была размером побольше, но такая же холодная, а обогреватель мне так и не принесли. Спать пришлось одетым. Диана подарила мне совершенно отвратный галстук. Так что я с тобой заодно: больше сюда ни ногой, если удастся отвертеться. Хорошее было лишь одно. Я думал, что Джейми мне не понравится, ведь его отправили в Итон, а потом в Кембридж. Мне казалось, он будет чваниться и задирать нос, а оказалось, он очень славный. Он рассказывал мне, что папа хотел дать ему работу в компании, но он отказался. Говорит, хочет заниматься какими-то медицинскими исследованиями – ну, знаешь, выяснять, как искоренить болезни. Сегодня он уезжает к другу, который ставит какие-то опыты. По-моему, ему тоже осточертело дома, хоть он об этом и не говорил. Но, признаться, мне показалось, что он не от папы. Они же совсем не похожи. Видимо, очередная ловушка мадам.

– Даже если ты так считаешь, лучше никому об этом ни слова. Я серьезно, Тед: пообещай, что не скажешь.

– Да я только тебе. Ладно, не скажу.

Она поняла, как ему неприятны любые попытки командовать им, и после паузы добавила:

– Сегодня вечером у меня встреча в гостях. Хочешь со мной? Там будет полно девчонок.

– Симпатичных? – Он решил подразнить ее.

– До ужаса. Может, найдешь среди них себе жену.

– Ладно. Я не против, – он вдруг понял, насколько ему не хочется обратно в Саутгемптон.

Рейчел, Сид и Тонбриджи

– Паровой рыбки, мисс Рейчел, – с картошечкой и пюре из шпината?

Рейчел засомневалась. Выспрашивать Сид, что ей хотелось бы съесть, бесполезно. Она просто попросит готового куриного бульону из аптеки в Бэттле, съест всего несколько чайных ложек и скажет, что он слишком сытный. Рак добрался до ее печени, и тошнота вместе с болью, которую доставляла ей опухоль возле позвоночника, превращала любой прием пищи в пытку.

Сид упрямо вставала с постели каждый день, но в последнюю неделю согласилась, что одеваться ей незачем, и проводила дни лежа в пижаме и зимнем халате на диване, который Рейчел распорядилась перенести из гостиной. Маленькую столовую, благодаря ее размерам, было гораздо легче протопить, а Сид постоянно мерзла.

– Пожалуй, рыбу можно попробовать, – ответила Рейчел. – И я буду то же самое.

– Мисс Рейчел, мы же с вами толкуем про рождественский ужин. Для вас одной я сделаю славного жареного цыпленка и маленький рождественский пудинг. При работе вроде вашей – ухаживать и все такое – надо как следует питаться. Вон у вас какой измученный вид. Даже Айлин заметила вчера за ужином: «Мадам-то прямо с лица спала», – так она и сказала, и я, конечно, одернула ее, а все-таки что правда, то правда.

К счастью, продолжить ей не хватило дыхания.

– Хорошо, миссис Тонбридж, я буду то, что вы приготовите для меня.

Все верно: от усталости у нее не осталось сил спорить ни о чем. Последние две ночи были ужасны. Сид настояла на своем желании спать в разных комнатах – «я хочу, чтобы ты как следует высыпалась ночью, дорогая моя», сказала она, – но это означало только, что Рейчел все ночи проводила с открытой дверью, потому и слышала все до единого душераздирающие звуки из комнаты Сид. Обезболивающие, которые ей назначили, уже почти не помогали. Ночи оказывались хуже дней – она полагала, потому, что отвлечься было нечем. Ни та, ни другая почти не спали, и она позвонила местному врачу с просьбой приехать: «Только, пожалуйста, не звоните в дверь, – просто входите, я буду ждать вас в кабинете справа от входа».

Он вошел, как она и просила, и прикрыл дверь кабинета за собой по ее же просьбе.

– Мне хотелось поговорить с вами с глазу на глаз, потому что сильные боли мучают мою подругу почти все время, особенно по ночам. Нельзя ли чем-нибудь помочь ей?

– Разумеется, сначала мне понадобится осмотреть ее, но похоже, пришло время переходить на морфий. – Он проницательно взглянул на нее. – У вас самой болезненный вид. Вы не думали о том, чтобы обратиться в местную больницу? Там хороший уход, а вы сможете навещать ее, когда захотите.

– Она умоляла меня не устраивать ее ни в какую больницу, и я пообещала, что не стану.

– Ясно. Ну что ж, пожалуй, мне пора проведать ее.

– Она еще в постели. Я провожу вас.

В этом не было необходимости, так как он знал дом и приезжал к ее матери во время ее последней болезни, однако он предоставил Рейчел возможность проводить его. Государственную систему здравоохранения он считал идеалистической и достойной восхищения целью, но ни в коем случае не разделял уверенность Эньюрина Бивена в том, что благодаря такой системе здоровье людей улучшится и в конце концов они будут меньше нуждаться в медицинской помощи.

Он по-прежнему хранил верность давним принципам сельского врача общей практики, навещал тяжелобольных пациентов на дому, щедро тратил на них свое время и мирился с часами, потраченными на поездки по вызовам.