Судно появилось в их обиходе совсем недавно, так как Сид, хоть и быстро слабела, до последнего настаивала на своем желании самостоятельно посещать уборную.

– Мне нетрудно. – Она поцеловала Сид в лоб – уже не такой обжигающе горячий, как раньше. – Сейчас я принесу тебе таблетку от тошноты, потому что мы устроим ранний ужин, и я очень хочу, чтобы ты как следует поела.

– А можно мне маленький омлет?

– Конечно, можно. Глотай таблетку, а я схожу и попрошу миссис Тонбридж.

Ужин – по сравнению с остальными событиями этого дня – прошел успешно. Рейчел убедила Сид съесть омлет ложкой: руки у нее так дрожали, что куски то и дело падали с вилки. За едой они слушали по радио рождественскую службу с гимнами, которую передавали из кембриджского Кингс-Колледжа.

После передачи Рейчел предложила Сид перейти в постель, пока она еще хорошо чувствует себя, и Сид сразу согласилась. Она стала гораздо покладистее, спокойнее, пребывала в полной уверенности, что Рейчел знает, как будет лучше для нее. Подъем по лестнице дался нелегко, так как она совсем ослабела, но по крайней мере, ей больше не приходилось терпеть острую боль. Она держалась за перила правой рукой, за Рейчел – левой, и с двумя короткими остановками они поднялись на второй этаж.

Когда Сид с вычищенными зубами была благополучно уложена в постель в чистой пижаме и шерстяной шапочке на голове, ей захотелось посидеть и поговорить, и Рейчел закутала ей плечи одной из шалей Дюши в «турецких огурцах».

Вечер заканчивался, врач должен был явиться в ближайший час. Но, как выяснилось, он опоздал: боли вернулись, и вскоре Сид снова беспокойно ерзала и затыкала рот кулаком в попытке сдержать крики. Если еще недавно она жаловалась, что ей холодно, то теперь вся горела, губы пересохли и потрескались. Рейчел принесла тазик с холодной водой, обтерла лицо Сид фланелью, чтобы немного охладить его, обмакивала палец в воду и проводила по ее губам, и ей, казалось, это нравилось. А вдруг, в панике думала Рейчел, снегопад настолько усилился, что доктор Мерфи до них не доберется?

Она перепробовала все, что только смогла придумать: укачивала Сид в объятиях, обтирала ей лоб, тихонько шептала утешения – врач скоро приедет, боль сразу пройдет…

Было почти одиннадцать, когда снаружи послышался шум машины, и Рейчел бросилась вниз по лестнице встречать врача.

– Доктор, ей гораздо хуже. Жар усилился, а морфия, который вы дали ей, не хватило даже на четыре часа, и я не знаю, как быть! О, как хорошо, что вы приехали!

– И вправду очень хорошо. Я застрял на проселочной дороге, мне пришлось выбираться из снега самому. Но теперь я здесь, и…

Из комнаты Сид послышался вопль, и на этот раз нисколько не приглушенный.

– Этого допускать нельзя. – И врач с удивительной быстротой взбежал по лестнице.

Она сбросила одеяло и судорожно хваталась за поясницу.

– Мисс Сидней, мне жаль, что вам пришлось так тяжко. Сейчас я введу вам дозу морфия посильнее, и если повезет, вы хорошо выспитесь. – Говоря все это, он готовил шприц. – Вы держитесь молодцом, мисс Сидней, – продолжал успокаивать он. – Я-то знаю, это адская боль. А теперь попробуйте не двигаться, если сможете.

Он говорит ей как раз то, что сейчас требуется, думала Рейчел. Хоть Сид и покачала головой, на губах у нее мелькнула еле заметная улыбка и пропала.

– А теперь выпейте полный стакан воды, – велел врач. – От жара у вас обезвоживание, от этого вам только хуже. Холодной или горячей – все равно какой. Завтра утром я снова заеду к вам.

Провожая его, Рейчел спросила:

– А нельзя ли мне самой сделать ей укол, если понадобится ночью?

– Нет, дорогая моя, к сожалению, нет. Запрещено правилами. Вы ведь, полагаю, в любом случае ни разу в жизни не делали уколов, так?

Она, конечно, их не делала.

– Довольно скоро боль утихнет, и тогда она уснет. Мы начали с минимальной дозы, не то что на этот раз. Спокойной вам ночи. – И он уехал.

* * *

Она налила в стакан молвернской воды и положила в нее ломтик лимона. К тому времени, как она вернулась в спальню, Сид уже успокоилась.

– Боль уходит, – сказала она. – Я прямо чувствую, как она отступает все дальше и дальше и скоро уйдет совсем. Какое блаженство! – Она выпила воду и, когда стакан опустел, сказала: – Это ведь наша последняя ночь вместе, правильно? Я имею в виду, до приезда сиделки.

– Да. Она будет здесь завтра вечером.

– Знаешь, чего бы мне хотелось больше всего?

Она не знала.

– Уснуть в твоих объятиях, дорогая моя. Хотелось бы этого больше всего на свете.

– Я на минуточку. – Вскоре Рейчел вернулась, забралась в постель и обняла Сид. Она казалась такой хрупкой, что Рейчел боялась, как бы не причинить ей боли. Но Сид сама прильнула к ней, положила голову ей на плечо и удовлетворенно вздохнула.

– Помнишь довольно навязчивую и слащавую песню, которую дети пели, собираясь вокруг пианино, когда у нас гостил отец Вилли? – спросила Рейчел.

– Помню. Он ее терпеть не мог. «Мое сердце – для моей истинной любви, – ответила Сид. – Люблю лишь тебя, дарю мое сердце». – Позднее, уже почти засыпая, она попросила: – Возьми меня за руку, не отпускай. И не выключай свет.

Рейчел взяла ее за протянутую руку, поцеловала и бережно обхватила пальцами ее хрупкие горячие косточки. Еще один короткий вздох – и она закрыла глаза. Рейчел думала, что еще ни разу не засыпала, держа Сид в объятиях (странно: раньше всегда было наоборот, Сид обнимала ее), но ее собственное изнеможение и невероятное облегчение оттого, что Сид наконец не больно и она успокоилась, вызвали такую умиротворенность и безмятежность, что Рейчел погрузилась в глубокий сон почти сразу вслед за Сид…

И внезапно проснулась оттого, что замерзла. Обе они были холодными. Она приподнялась, натягивая выше одеяло, и голова Сид упала ей на грудь. Рука Сид по-прежнему была в ее руке, и когда Рейчел осторожно отпустила ее, рука тоже пугающе легко и непроизвольно легла вдоль тела. Приподнявшись на локте, Рейчел другой рукой провела по голове Сид, ее плечам, телу. Все оно оказалось холодным и застывшим. Она была мертва.

Потрясение стало настолько сильным, что несколько минут Рейчел, оцепенев, смотрела в лицо Сид – спокойное, разгладившееся, без следов страха и боли. Как ни странно, теперь она казалась гораздо моложе, чем когда они встретились впервые.

На часах было десять минут седьмого, врач обещал приехать лишь в половине девятого. Им осталось провести наедине два с половиной часа. Рейчел легла и вновь взяла в объятия тело Сид. Все к лучшему, твердила она себе; последние шансы на выздоровление были потеряны давным-давно. Должно быть, она умерла во сне; больше не было боли, они провели вдвоем последний вечер. Сид умерла, так и не попав в больницу, избежав забот незнакомой сиделки. Во многих, очень многих отношениях все сложилось так, что лучше и представить нельзя.