Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Яд.
Он потратил бесконечные часы, готовя побег, как будто это было хотя бы отдаленно возможно. Да, он лежал рядом со своей женой, не спал бесчисленными ночами, представляя себе несчастные случаи, несчастья, катастрофы, которые могли случиться с этой женщиной, которую он больше не желал. С годами любовь атрофировалась, что не было чем-то необычным. Но вместо этого росло негодование. Все из-за меча ее отца, висевшего над его головой. Ситуацией, которую она никогда не колебалась использовать даже в случае малейших разногласий. Хотя она утверждала, что очень любит его!
Для эмира и для мира паши в целом они были образцом зрелого супружеского счастья. Но, как гласит старая поговорка, никогда не узнаешь, что происходит внутри брака, если не спишь под палаткой. Невыносимо.
Поэтому он бесконечно фантазировал о поскальзываниях и падениях; он вызвал трагическую кончину Ясмин и его последующую свободу. Однако, как бы тонок и элегантен ни был замысел, как бы возвышенно он ни строил свои мечты, в конце концов Эмир всегда его находил. Его смерть будет лишь одной из бесчисленных голов, которые эмир отправил сушиться и разбрасывать по пескам пустыни.
Вот если бы сам Эмир был мертв…
Внезапно он перестал дышать. Его грудная клетка терпела ужасные удары от сердца, органа, который грозил взорваться в любой момент. Он посмотрел вниз, испуганный и изумленный, увидев прекрасную белую руку Роуз, легко касающуюся складок малинового шелка, обвивавших его бедра. Рука двинулась вверх, пальцы раздвинулись в поисках. Он был тверд как камень, когда рука схватила предмет своего желания.
«Мой Паша», — сказала она, обращая к нему глаза и лаская его сквозь шелк, завернув в него, то сжимая, то ослабляя хватку.
Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но она прижала палец к его губам и остановила все безумные, бессмысленные, невыразимые слова, которые он собирался произнести.
— Нет, Паша, — хрипло прошептала она, взяв его руку и прижав ее к своей пышной груди, где он почувствовал, что один сосок уже набух от шелка. «Мои губы будут говорить за нас обоих».
Он рухнул на подушки, а она склонила голову к нему на колени, раздвигая подол его мантии, дергая ее вверх, а затем принимая его, ее густая грива светлых волос ниспадала по огромному объему его обхвата, ее скользкий язык повсюду. однажды.
Лики огня.
Внезапно ее рот оказался у его уха, покусывая, ее дыхание было горячим и громким.
«Я хочу тебя», — прошептала она. «Здесь и сейчас.»
«Но сумо… Ичи и Като…»
«Перед сумоистами. Я хочу, чтобы они увидели. Сейчас».
* * *
Той ночью четверо сумо пронесли влюбленных через апельсиновую рощу в паланкине паши. Как только сумо были отпущены, они оба высадились и пошли вглубь ароматных садов. Вечернее небо было усеяно звездами, сиявшими в прозрачном горном воздухе. Теперь она принадлежала ему, и он грубо взял ее и прижал к себе.
«Вонзи кинжал мне в сердце, — сказал он, — мы могли бы покончить с этим».
«Губы двух сумо запечатаны», — сказала она. «Она никогда не узнает».
«Ясмин знает все».
«Никто не знает всего».
«В этом доме нет секретов. Откуда ты знаешь сумо…»
«Поверьте мне.»
Затем он рассмеялся, почти испытывая головокружение от того, что такая женщина может заботиться о нем, не говоря уже о существовании. Он мог только представить, как ей удалось гарантировать их молчание.
«Венеция была захватывающей, но Париж был изысканным», — сказал он, целуя ее в лоб. «Грази милле».
«Тебе понравилось смотреть это, Кэро?»
«Да. Но, что гораздо важнее, Эмир в восторге. Он зашел так далеко, что сказал, что это хорошо».
«Грэйзи».
Он улыбнулся ей и сказал: «Она первоклассная, эта парижанка. Эта Лили. Но ведь она училась у лучших».
«Я думал, что белый фосфор на CNN будет более кинематографичным, чем простой выстрел в голову».
Это было настолько возмутительное заявление, что он откинул голову назад и засмеялся, переплетая прядь ее волос в своих пальцах.
«Гений», — сказал он. «Чистый гений».
«Сложнее всего было подумать, куда их поставить. Идея туфель принадлежала Лили».
«Это было само совершенство. Теперь ты должен слушать. Дело. Я говорил с эмиром. Мы переходим к следующему этапу».
«Да. Пришло время. Честно говоря, я и сам наслаждался этой первой частью. Но у нас уже американцы бегают кругами».
«Следующие несколько ходов будут более сложными. Гораздо более сложными и замысловатыми. Вы не удивитесь, узнав, что это задание ваше».
«Я готов.»
«Я знаю.»
— Расскажи мне, Паша.
«Есть еще один посол».
«Он мертвец».
«Нет, нет. Вы не должны его убивать. Мы сделаем это, когда получим от него то, что хотим. Мы хотим, чтобы он был живым. У него есть определенная информация, которая жизненно важна для наших целей».
«Что тогда?»
«Чистое похищение. Схватите его. Я организую, чтобы его доставили сюда».
— Как? Каро, одно дело — убить.… как ты это называешь… логистика… похищения такого общественного деятеля… molto difficile.
«Ты что-нибудь придумаешь, моя драгоценная Роза».
Он крепко поцеловал ее в губы, прижал к себе, желая большего, чем просто обладать ею, желая одновременно поглотить ее и владеть ею. Возьми свой пирог и съешь его… он склонил голову к ее груди.
Благословенный и проклятый.
— Что это было, — прошептала Франческа, повернув голову.
— Что, дорогая девочка?
«Я услышал звук. Там. В кустах жасмина».
— Ничего особенного. Возможно, павлин. Идем же. Идем спать.
Мужчина задержался на жасминовой постели еще на час после того, как двое влюбленных вернулись во дворец, наслаждаясь ароматом цветов и сладостью своего положения. Наконец он встал и подошел к фонтану, который по-прежнему посещал ежедневно, слушая песни плещущейся воды, желая услышать голос, который преследовал его в каждую минуту бодрствования.
Он опустился на широкий край фонтана и тихо заговорил со своей возлюбленной. Его слова были полны надежды, радости и обещаний.
Убитый горем сумоист Ичи, так долго порабощенный пашой, теперь имел и средства, и возможность сбежать из этой тюрьмы и вернуться на родину, к источнику солнца, своей любимой Мичико.
Он прокрался обратно через сад.
Ичи двигался настолько быстро и бесшумно, насколько позволял его массивный размер. Кто-то ждал его.
