— Вот это я понимаю, — восхищенно вскрикнул Готов, — моя школа. Молодец, возьми с полки огурец, засранец.

Пастухов, довольный тем, что его похвалили, льстиво предложил:

— Я еще раз могу.

— Хорошо, я знаю, что можешь. Мыслишь логично. Молодцом я тебя назвал, а за молодцом, по всей видимости, следуют кренделя небесные? Вот только, паренек, на этот раз ты просчитался. Еще раз читать не будешь… а Соколова будет, заскучала, гляжу, красавица непрописанная. Давай, Соколова, жги.

В актовом зале было многолюдно. У сцены расставили столы для жюри. На столах стояли полторашки с минеральной водой и пластиковые стаканчики. Первые ряды заняли педагоги из всех трех школ города. Вокруг мэра сели представители ГорОНО, вальяжно разговаривали меж собой. Два старшеклассника устанавливали микрофон и суетились возле музыкального центра, который через усилитель подключили к колонкам. Остальное пространство актового зала заполнили дети, многие из которых были вынуждены прийти на мероприятие против воли, благодаря инициативе, проявленной блюстителями посещаемости — классными руководителями.

Готов взглядом отыскал сослуживцев, подошел и сел на свободное место, между информатиком Носенко и завучем Сафроновой.

Свистнул микрофон. Жюри в составе трех директоров школ, заместителя начальника ГорОНО и гендиректора местного молокозавода расселись по местам. Директора школ поспешно налили себе халявную минералку.

На сцену вышла очень худая молодая женщина. Готов ее не знал. Она объявила о начале конкурса, представила жюри. Гендиректор молокозавода оказался спонсором праздника поэзии.

Готов, смеясь, обратился к завучу:

— Во дает, дистрофанка. Неужели, Надежда Ивановна, для того, чтобы собрать в актовом зале народ и заставить детей читать Пушкина, нужен спонсор? Мне кажется, это перебор. Или этот гендиректор потратился на три бутылки, так что непременно должен сидеть в жюри. Знаток поэзии, мать его… эстет с раной…

— Призы, — отмахнулась Сафронова.

— А-а-а-а, — улыбаясь, протянул Готов.

Конферансье пригласила на сцену первого участника:

— На сцену приглашается Козлова Маша, школа номер один, пятый «Д» класс.

Вышла маленькая девочка. Ей опустили микрофон, знаком показали «можно начинать», и из динамиков раздался звонкий детский голос:

— Александр Сергеевич Пушкин. Анчар.

Девочка закончила, зал зааплодировал. Готов привлек внимание соседей:

— О, смотрите, антиаплодисменты.

Учитель сомкнул ладони и резко, беззвучно развел в стороны.

— Смотрите, — еще несколько раз повторил это движение Готов.

Сафронова отвернулась, а Игорь улыбнулся и спросил:

— А как сделать антикрик?

Готов пожал плечами.

Пушкинские чтения затянулись. Многочисленным конкурсантам хлопали более вяло, жюри выпило всю минералку, мэр устало протирал платком лысину.

Худая ведущая объявила:

— Соколова Наташа, пятый класс «Д», школа номер три.

Готов оживился:

— Мои, мои, Надежда Ивановна, я их лично подготовил. Вот, бе-е-е…

Соколова размеренно сказала в микрофон:

— Рудольф Вениаминович Готов, «Чебурек».

Сафронова и Носенко удивленно посмотрели на учителя истории. Готов ликовал. Соколова продолжала:

Я голоден был, и желудок мой гнуло.

Купил чебурек на вокзале сдуру.

Я упивался вкусом и сладостью,

Не зная, какой всё окажется гадостью.

Поезда гудели, и птички чирикали.

Иностранцы базлали не русскими спиками.

Полчебурека скушано было,

Созерцали туристы жующее рыло.

Раскусить не могу вдруг, дернулось веко.

Смотрю, средний палец от человека.

Перекосило лицо: «Твою мать».

Я наклонился и начал блевать.

Зал захохотал до слез. Ведущая, смеясь, подошла к микрофону:

— Это, конечно, не совсем Пушкин. Я думаю, выступление пройдет вне конкурса. Следующий участник — Иванова Лидия, школа номер три, пятый «Д» класс.

Иванова с пафосом вскинула руку:

— Рудольф Вениаминович Готов. «Фибры души».

Зрители ожидающе притихли.

Слышу, орут наверху где-то,

Падают на пол карандаши.

Так вот, скажу вам, конкретно всё это

Оскорбляет фибры моей души.

Фибры души оскорбляет чайник,

Свистящий в неподходящий момент.

Корёжит всего, когда в матюкальник

Скучно и нудно бормочет мент.

Шепоток за спиной раздражает очень,

Но выводы делать ты не спеши.

Людей я люблю, но они тоже, впрочем,

Оскорбляют фибры моей души.

Опять шквал аплодисментов и общий смех.

Зам. начальника ГорОНО пристально вгляделась в первые ряды, в надежде отыскать виновника, с Готовым она знакома не была. Учитель веселился.

— Правда, твои стихи? — спросил у него Носенко.

— А ты как думал?

— Прикольно, а почему сам не выступаешь?

— Не допускают. Провинциальная цензура — это знаешь, брат…

В разговор вмешалась завуч:

— Рудольф Вениаминович, Вас ждет серьезный разговор в кабинете директора.

— А с чего Вы взяли, что директор меня пригласит к себе? — нахально спросил Готов. — Понимаю, конечно, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, но Вы пока не директор. Придется довольствоваться учительской.

Сафронова уставилась на него. Готов закатил глаза и открыл рот.

Следующим выступал Пастухов Андрей с готовским «Я рыцарь джедай».

Кино поглядели, а что, в самом деле?

Я тоже такой же рыцарь джедай.

И меч световой в карманЕ балахона,

Других причиндалов, с плохими воюю.

Есть два другана: Хан Соло, Чубака.

У них звездолет с сортиром и баней.

Жить можно в гиперпространстве безбрежном,

Когда в гости к Йоде летим на болото.

А если Империя круто наедет,

На защиту галактики встану я первым.

ТелепатнУ, и приедет Обиван.

Нормальный мужик, не дурак тоже выпить.

Дарт Вейдер, батяня Скайуокера Люка

(с которым ходили мы в летную школу),

Вообще оборзел — притесняет повстанцев.

Темнилы еще те, которые так-то.

А Лею принцессу еж-ль кто-то обидит,

Не посмотрю, гуманоид иль дроид.

Мечём световым шибану как по рылу,