— Красавец, — подтвердила Кольцова.

— Ничего особенного, — фыркнул Готов, — видали и получше. Но вы-то, понятно, провинциалы, нигде толком не были.

Ущемление Готовым чувства гордости за родной город обидело Ермакову:

— Какой столичный, можно подумать.

Колесо дернулось, и люлька с преподавателями остановилась на самой вершине колеса обозрения.

— Что там еще такое?! — возмутился Готов и поглядел вниз.

Внизу старик-билетер бегал и махал руками. Из будки валил дым.

— Что там? — заволновались учительницы.

— Все, кранты, — нервно сказал Готов. — Хорошо отдохнули, будет, что вспомнить. Мадамы, предупреждаю сразу, если захочу ссать, я вас стесняться не буду. Мне пофигу. Допивайте скорей.

Дамы допили «Кока-колу» и дали пустые банки Готову.

— Щас ты у меня получишь, — он целился и кидал банки в старика, но их относило ветром далеко от чертова колеса. — Везет же тебе.

Вцепившись в руль, Готов стал раскручивать люльку. Учительницы завизжали:

— Престаньте, Рудольф Вениаминович!

— Прекратите, голова кружится.

Он прекратил вращение и крикнул старику:

— Ну, ты че, обормот, едем или нет?!

— Щиток загорелся! — крикнул тот в ответ.

— Да мне по барабану, — продолжал орать учитель, — опускай нас на землю! Я тебе ноги из жопы выдерну! Быстрей или я сам слезу! Долго еще ждать?! А-а-а-а?! Не слышу. Че тебе там заменить надо?!

— Успокойтесь Вы, — сказали коллеги, — сейчас починят.

— Не суйтесь, — зашипел Готов и продолжил орать. — Я не понял, старикан, я тебе тут кто, фраер беспантовый?! Дурилка картонная?! Лох?! Попишу-у-у-у-у-а-а-а-а!!!

Люлька резко тронулась и стала опускаться. Люди, стоящие внизу, внимательно следили за преподавателями, в особенности за самым крикливым.

Чем ближе педагоги были к земле, тем неистовее кричал Готов:

— Что, дед, страшно?!! Все уже, все, близко я, жаль, косу не захватил! Приготовься, будет больно! Да я тебя на молотки пущу! Я твои внутренности сожру! Все, все уже, скоро!

Когда тройке до земли осталось пару метров, старик скинул с себя курточку и помчался в сторону рощи, что росла за парком. Готов неуклюже выпрыгнул из люльки и ринулся вдогонку.

— Врешь, не уйдешь!!! — кричал учитель на бегу.

Догнать старика не удалось, он скрылся где-то в роще. Да и не собирался Готов догонять, а побежал просто так, по инерции.

Вернувшись обратно к чертовому колесу, Готов, к своему сожалению, обнаружил, что спутницы его покинули.

Накануне дня Победы Готов пригласил на урок восьмидесятилетнего старика-ветерана.

Старик проковылял до учительского стола. 11-й «А» почтительно встал.

— Познакомьтесь, — сказал Готов. — Афанасий Арсеньевич Мусин, ветеран войны и труда. Почетный гражданин нашего города. Послезавтра великий праздник для всего бывшего СССР — День Победы над фашистской Германией, и этот прекрасный человек в канун великого праздника поведает нам о тех подвигах, которые совершил он и его боевые товарищи.

Класс зааплодировал. Мусин слегка привстал, опираясь на палку, но Готов усадил на место:

— Сидите, сидите, вдруг чего…

Ветеран издал нечленораздельный звук, как будто хотел что-то сказать, но учитель опередил:

— Сейчас, господа почти выпускники, Афанасий Арсеньевич расскажет нам о своей жизни. Правда, Афанасий Арсеньевич? Прием, как слышно меня? О-ой, забыл совсем.

Готов достал из шкафа футляр, положил перед ветераном. Вынул из футляра мегафон, сел за свободную заднюю парту и проверил работоспособность громкоговорителя:

— Раз, раз, раз, два, раз… Афанасий Арсеньевич, можете начинать. Прием.

С виду интеллигентный, Мусин на поверку оказался обыкновенным деревенским мужичком. Как он сам рассказал, до войны и после работал в колхозе, а когда стал стареть и получил инвалидность, перебрался в город к дочери.

В своем повествовании он часть оправдывался, что рассказывать ему особо нечего: жил, работал, воевал, был в Берлине, женился, растил детей, ранений не имел, после войны единственного выжившего брата репрессировали (так и сгинул он неизвестно где в Сибири), а самого Мусина чаша сия миновала.

Мегафон выплюнул искаженный готовский голос:

— Тш, тш, тш, — имитировал Готов радиопомехи, — прием, прием, как слышно? Слышу Вас хорошо. Добро. Афанасий Арсеньевич, так дело не пойдет. Вы нам про войну что-нибудь. Про сражения, подвиги. Ребята, ну, помогайте ему, задавайте наводящие.

Старшеклассников веселили выходки историка, но сейчас смеяться они себе не позволили. Все-таки не девятый класс с восемьюдесятью процентами потенциальных пэтэушников, а взрослые люди, что готовятся к поступлению в ВУЗы, и глумление над ветераном не в их жизненных принципах.

Антон Бондарев первым задал вопрос:

— За что Вы получили орден Красной звезды?

— А-а? — не расслышал ветеран.

— Он спрашивает, за что орден Красной звезды дали, — посредством усилителя пояснил Готов. — Прием.

— Это, сынок, за Сталинград и не только… Снайпером я в войну был… ну, так вот, а орден потом дали… перед концом, когда к Берлину подходили. Снайперы, которые со мной служили, каждого убитого фашиста зарубкой на прикладе помечали. А я-то уж больно не хотел винтовку-то портить и счет-то вел: на руке ножом царапал…

Мусин задрал рукав и показал множество маленьких шрамов на морщинистой руке.

— Царапну, бывало, и спиртом из фляжки полью, приклад не испорчу. Всю войну так и царапал. А под Берлином стояли и с однополчанином искупаться решили. Вода еще холодная была… искупались, значит, стоим, сохнем… глядь, офицеры, не из нашей части, идут и генерал с ними, тоже, видать, искупаться пришли, или руки помыть, или еще чего, леший их разбери… Вот… а генерал как заорет по матери: че вы здесь делаете, с минуты на минуту выступать?! Трибуналом пугал. А мы голые стоим перед генералом и лыбу давим. Страх за войну весь растеряли, а еще чувствуем: войне конец скоро. Уже не страх, а азарт какой-то: всю войну прошли, обидно было б умереть в самом конце. Генерал поостыл, значит, и тоже засмеялся. Разговорились. Нормальный мужик оказался. А одеваться когда стали, он шрамики-то и заметил. Спросил: че почем. Я рассказал все, как есть, а он взял мою руку и молчит, и молчит. После говорит офицерам: «Не знаю как, но чтобы к вечеру орден ему за любовь к русскому оружию». А отечественной войны орден после победы дали…

— Поучительно, — заметил Готов. — Еще вопросы?

Оглушительная сирена заставила всех вздрогнуть. От неожиданности Готов швырнул мегафон на парту и, осознав, что произошло, заржал: