Из-за того, что сегодня он явился с похмелья на переговоры с представителем другой компании, возник конфуз, едва не сорвавший выгодную сделку. Юристам его фирмы с трудом удалось уладить проблему, а Елагин отправился в кафе, махом опрокинул сто граммов водки, после чего целый час в тупом оцепенении сидел на лавке, пялясь в никуда.

Сейчас, когда мозг его немного проветрился, он снова стоял на распутье. Провести вечер, как он обычно их проводит последний месяц? А наутро снова встать с опухшей физиономией, мерзким привкусом во рту и налитой свинцом головой? Или сделать над собой усилие, окинуть презрительным взглядом стройные ряды янтарных бутылок, на чьих пузатых стенках играют блики люминесцентных ламп, гордо развернуться и направиться к кассе?

«Дочь, – шевельнулась у него робкая мысль. – У тебя есть дочь».

Елагин медленно попятился назад, отдаляясь от полок с алкоголем.

Конечно, у него есть дочь. Вика, милая и прекрасная Вика, которую он любит всей душой. Вот только в свете последних событий он совсем перестал уделять ей внимание. Это притом что даже невооруженным глазом было видно – у девочки проблемы.

Мысль о дочери развеяла последние сомнения Сергея Викторовича в его выборе, и он решительно зашагал к кассе.

«Все, – подумал он. – Отныне никаких попоек. И сегодня же вечером поговорю с Викой. Она совсем не своя стала, бродит по квартире как привидение…»

Елагин старался думать о хорошем, заталкивая негативные мысли в дальний уголок сознания, на пыльный склад, в робкой надежде на то, что все у них скоро наладится и они заживут как прежде, пусть и без мамы… Но если с предстоящим разводом Сергей Викторович и мог смириться, и со всем другим, как ему казалось, он тоже вполне мог справиться, то была одна весьма неприятная штуковина, которая не давала ему покоя. Из-за нее, собственно, Елагин и пристрастился к выпивке, а не из-за раздрая с любимой супругой, как он пытался себя в этом убедить.

Фотография.

Опять эта проклятая фотография. Сегодня ее подбросили ему прямо в офис, вместе с вечерней почтой. На конверте стоял штамп «Конфиденциально», а ниже крупно и уверенно выведено каллиграфическим почерком: «Сергею Викторовичу Елагину, лично».

Он равнодушно надорвал конверт, и на стол спикировало то самое злосчастное фото. Сергей Викторович застыл на месте, словно увидел перед собой голову Медузы-горгоны, у которой вместо волос извивались и шипели разъяренные змеи, а в глубоких глазницах плескался смертельный ужас.

Секретарь, юная стройная блондинка, заметила реакцию своего шефа, и тот понял, что на него смотрят. Пробубнив что-то невнятное, Елагин торопливо засунул фотографию под какой-то документ, лежавший на столе. И лишь потом он вытащил фото и, смяв его, спрятал в карман. При этом он чувствовал себя настолько препаскудно, насколько может чувствовать человек, которому всецело доверяли и ставили в пример другим, но в какой-то момент его неожиданно застали за низким и позорным поступком.

«Это только начало. Что будет дальше?» – лихорадочно думал он, в спешке собираясь домой. Нет, вначале выпить… Или нет?!

Он был растерян и напуган.

Это уже третье фото за две недели.

Кому и зачем это нужно? Для чего кто-то настойчиво ворошит старое, грязное, отдающее плесенью белье, выворачивая наружу забытые и истлевшие тайны, о которых Елагин давно перестал вспоминать?!

Кто этот таинственный отправитель, предпочитающий оставаться инкогнито? И, пожалуй, самый главный вопрос: что дальше? Ему так и будут приходить эти безымянные письма с жутким напоминанием о прошлых грехах, или отправитель фотографий перейдет к более решительным действиям?! Выйдя из магазина, Сергей Викторович направился к автомобилю. Его иссиня-черный «Ленд-Крузер» стоял во дворе, поскольку припарковаться возле магазина было попросту негде.

Он завернул за угол, чуть прибавив шагу – ему показалось, что рядом с его внедорожником мелькнула чья-то фигура…

Сунув руку в карман, Елагин нащупал брелок с ключами от автомобиля. Что-то в этой связке зацепилось за складку в кармане, и он, скрипя зубами от раздражения, остановился.

– Привет, – раздалось сзади. Голос был тусклым и безэмоциональным, как шорох паучьих лап.

Сергей Викторович медленно оглянулся и тут же получил сильный удар в лицо. Нос взорвался, словно гнилой томат, наполняя рот горячей кровью. Пакет с продуктами отлетел в сторону. С глухим звоном лопнула бутылка с гранатовым соком – он хотел угостить им Вику.

– Ты что творишь, сука?! – булькая кровью, воскликнул Елагин. Ударивший его мужчина молча стоял, наблюдая за ним. Он был крепкого телосложения, с непроницаемым лицом. Его злые, прищуренные глаза буквально источали всепоглощающую ненависть.

Сергею Викторовичу удалось подняться, и теперь он покачивался, держась рукой за разбитый нос. – Ты кто, сопляк?!

Незнакомец ухмыльнулся.

– Не узнаешь? Хотя где тебе.

За спиной Елагина послышалось какое-то движение, и спустя секунду его локти были плотно прижаты к телу.

– Последний раз мы виделись двадцать восемь лет назад, – продолжал незнакомец. Шагнув вперед, он коротко ударил Елагина в живот, и тот согнулся, судорожно хватая ртом воздух.

– Мы тогда на детской площадке играли. А мама сидела на лавочке. Ты проезжал мимо и посигналил ей. Не помнишь?

Крепыш снова прищурился.

– Она побежала к тебе как школьница.

Выпучив глаза, Сергей Викторович силился что-то сказать, но из глотки вырывался лишь надсадный хрип, как у издыхающего пса.

Ему удалось вывернуться и взглянуть на человека, крепко держащего его сзади. У него были мясистое ухмыляющее лицо и длинные черные волосы, паклей свисающие на плечи.

– Что? – начал он, но крепыш накрыл его рот своей крупной черствой ладонью.

– Заткнись, падаль, – тихо процедил он. – Арни, тащи его в машину.

– Нет, – забормотал Елагин. Наконец его заторможенного сознания коснулась мысль, что все его страхи и опасения, обессиливавшие и изнурявшие его последние дни, стали явью.

Сергея Викторовича, вконец утратившего способность к сопротивлению, втащили на заднее сиденье его же собственного автомобиля, как тюк с тряпками. Хлопнула дверь, придавливая ему щиколотку, и он тоненько взвыл.

Тот, кого крепыш называл Арни, бесцеремонно поправил ногу Елагина, и дверь хлопнула снова.

– Добро пожаловать в новую жизнь, урод, – сказал Рой, глядя в зеркало заднего вида. Он плюнул на приборную доску и хрипло засмеялся.

– Что за спешка? – спросила Ольга, входя в комнату. Она немного опоздала на встречу и пришла, когда уже все были в сборе.

– Привет, радость моя, – широко улыбнулся Пастор. Жестом он указал жещине на свободное кресло. На просторном диване сидели Рой с Дельфином, Арни разместился на стуле. Рой что-то увлеченно рассказывал Дельфину, и тот изредка ухмылялся, обнажая желтые прокуренные зубы. Арни сонно таращился на одинокую муху, ползавшую по бамбуковому абажуру лампы. У него был такой вид, будто минуту назад его вытащили из теплой постели и приволокли сюда, квелого и ничего не соображающего.