нерешительно замер на полпути между безопасным окном и дымоходом. Когда Форд чуть не потерял равновесие, зрители внизу в ужасе закричали. Эндрю закрыл глаза и неуверенно двинулся дальше по коньку, все так же разведя в стороны руки.

— Всякое бывает… — сказал он так тихо, что кроме Финли его больше никто не услышал.

И рухнул вниз.

Финли из последних сил пополз вперед, преодолел большую часть разделявшего их расстояния, но дотянуться до Эндрю все равно не смог. Волку, как и двумстам зевакам на улице, не оставалось ничего другого, кроме как беспомощно смотреть, как Форд молча пролетел мимо окон, затем исчез из виду за спинами зрителей и с глухим стуком упал на ведущую в подвал лестницу.

На какое-то мгновение все замерли, затем армия репортеров ринулась вперед и смела на своем пути горстку полицейских в отчаянном стремлении первыми показать жуткую картину трагедии. Волк рванул к лестнице, перелетел шесть ступеней и в мгновение ока оказался рядом с Фордом. Склонившись над телом, неестественно скрючившимся от удара о мостовую, он вдруг осознал, что стоит в луже крови, обильно сочившейся из проломленного затылка Эндрю.

Не успел детектив пощупать у него пульс, как тени столпившихся вокруг свежего трупа людей загородили от него солнце. Волк привалился к стене посреди лужи крови, которая становилась все больше и больше, и стал дожидаться помощи. О том, что он фактически позирует для очередной культовой фотографии, Билл, потрясенный до глубины души, даже не подумал.

Три минуты спустя мостовую заполонили полицейские и врачи «скорой помощи». Волк встал, взобрался по лестнице наверх, поднял глаза на крышу и увидел, что пожарные бросились на выручку Финли, который, спасая свою жизнь, схватился за дымоход. На ступенях, где детективу пришлось дожидаться замешкавшегося тучного коронера, остались окровавленные отпечатки его ног.

Волк засунул руки в карманы, недоуменно нахмурился, вытащил клочок бумаги, аккуратно его развернул и увидел посреди мятой страницы кровавый отпечаток пальца. Он перевернул бумажку и прочел короткое, нацарапанное почерком убийцы послание:

С возвращением

Детектив недоуменно уставился на записку, думая о том, сколько времени он мог ее таскать и как киллеру вообще удалось…

Волчья маска!

— С дороги! — заорал полицейский и оттолкнул дородного коронера, остановившегося перевести дух.

Выбежав на оживленную дорогу, он стал дико озираться по сторонам в надежде увидеть кого-нибудь из протестующих. Затем, лавируя среди журналистов, которые под занавес шоу паковали оборудование и покидали место событий, подбежал к куче конфискованных плакатов и транспарантов.

— Прочь! — заорал он на замешкавшихся зевак и запрыгнул на скамью, чтобы обеспечить себе более широкий обзор.

Потом обнаружил лежавший посреди дороги предмет, бросился вперед и увидел пластмассовую волчью маску — грязную, сломанную, втоптанную в асфальт.

Волк наклонился и поднял ее, зная, что убийца по-прежнему рядом, что он сейчас смотрит на него, смеется над ним, наслаждается своей безоговорочной властью над Фордом, над журналистами и, как ни тяжело это признать, над ним самим…

За четыре года до этого. Больница Святой Анны

Среда, 6 октября 2010 года

10 часов 08 минут утра

Волк любовался пестрым, залитым солнцем садом, окружавшим величественное, старинное здание. На аккуратно подстриженной лужайке, в такт порывам нежного, выступавшего в роли хореографа ветра, танцевали редкие пятна света, умудрившиеся пробиться сквозь засохшие листья над головой. На измученный рассудок детектива отрицательно действовали даже усилия, прилагаемые им, чтобы любоваться этой тихой, мирной картиной. Из-за лекарств, которыми его насильно пичкали дважды в день, он постоянно пребывал в каком-то полусонном состоянии — отстраненном, деморализованном и апатичном, не имевшим ничего общего с приятным алкогольным расслаблением.

Волк прекрасно понимал, зачем это было нужно. В больнице соседствовали больные, страдающие самыми разными психическими расстройствами: те, кто пытался покончить с собой, сидели за одним столом с убийцами, а пациенты, погрузившиеся в пучину депрессии из-за ощущения собственной никчемности, вели беседы с жертвами мании величия. Для каждой подобной патологии существовал свой метод борьбы с помощью медикаментов, но чувства Волка, помимо его воли, до конца так и не притупились, подтверждая потребность не столько лечиться, сколько до конца держать ситуацию под контролем.

Он потерял счет дням и неделям, существовал в каком-то параллельном мире рутинных ограничений лечебницы, вместе с остальными пациентами бесцельно бродил по коридору в больничной пижаме, по команде ел, по команде умывался, по команде спал.

Волк не мог с уверенностью сказать, чем больше было обусловлено его нынешнее истощение — препаратами или же бессонницей. Даже в своем нынешнем состоянии, почти что кататоническом, он боялся наступления ночи, этого затишья перед бурей, когда санитары ночной смены, сверкая синяками под глазами, развозили пациентов по палатам. Заточение в четырех стенах благообразной на вид больницы вызывало у него настоящий психоз. Каждую ночь он мучился вопросом, почему все эти люди, боявшиеся даже пошевельнуться, продолжали, несмотря ни на что, жалобно стенать во тьме, оставаясь наедине с собой.

— Откройте, — нетерпеливо приказала стоявшая перед ним медсестра.

Волк открыл рот и высунул язык, показывая, что горсть ярко окрашенных пилюль отправилась в желудок.

— Теперь вы понимаете, почему нам пришлось перевести вас в охраняемую палату? — спросила она, разговаривая с ним, будто с ребенком.

Детектив не ответил.

— Если я скажу доктору Сим, что вы больше не отказываетесь пить таблетки, она наверняка переведет вас обратно.

Волк отвел глаза и уставился в окно, она раздраженно фыркнула и отправилась досаждать кому-то еще.

Детектив сидел в тихом уголке комнаты отдыха, почти полностью повторявшей очертания кабинета, в котором он учился в шестом классе. Впечатление также дополняли ярко-оранжевые школьные стулья. Мистер Настольный Теннис с каждым днем бесился все больше и больше, каким-то образом умудряясь проигрывать партии самому себе. Две Розовые Леди, которых Волк знал под этим именем благодаря цвету их пижам, лепили что-то из пластилина; еще несколько человек сгрудились вокруг большого телевизора. Едва Билл осознал, что на экране произнесли его имя, как санитар бросился вперед и на смену мэру Лондона тут же пришли Губка Боб и Квадратные Штаны.

Волк недоверчиво покачал головой, глядя на эту умиротворяющую картину, напоминавшую собой сценку в детском саду, — прошлая ночь в жилом крыле выдалась на редкость дикой и жестокой. На пластилиновый цветок в руках одной из Розовых Леди весело брызнула кровь, и детектива бросило в дрожь, когда она стала лепить дальше, не обращая внимания на боль в изуродованных ногтях, которые, вероятно, были сломаны, когда женщина остервенело кидалась на тяжелую, неподвижно застывшую дверь.

Интересно, а сам он, подобно