Также с марта я снова начала танцевать в клубе, но теперь уже у меня не было чётко зафиксированного графика, я просто приходила, когда у меня был свободный вечер. За смену мне платили по полторы тысячи, это меня вполне устраивало; не Москва, конечно, но теперь ситуация позволяла не перенапрягаться, я танцевала больше для удовольствия. Танцы спасали от перевозбуждения, которое преследовало меня по ночам. Отсутствие интимной жизни вовсе не означало, что я перестала быть женщиной.

Но была у моей свободы и обратная сторона: теперь никто не мог запретить мне заниматься чем-либо, абсолютная свобода действий пьянила меня. Мы с сыном жили в гармонии и оба наслаждались этим.

На второй неделе моего весеннего отпуска мы с Максимом ездили в Таганрог, к родителям его будущей невесты.

Невеста Максима ещё не появилась на свет, но мы решили познакомиться заранее. Встретили нас холодно, со страхом и неприязнью.

Как оказалось, слава обо мне распространилась на весь клан, кривые смысловые волны сарафанного радио добрались до ушей каждого, кто хоть как-то соприкасался со мной.

Максим единственный не знал, почему к его маме так относятся, ему хотелось общаться с новыми людьми, он воодушевлённо и в своей манере задавал различные вопросы:

— А как вы её назовёте?

— Мы ещё думаем. — ответила Галина, будущая мама.

— Я хочу, чтобы её назвали, как мою маму. Я хочу, чтобы она была, как моя мама. — заявил Максим.

Галину и её мужа заметно перекосило от таких слов, несколько мгновений все эмоции были крупными буквами написаны на их лицах. Я смотрела на них и видела, что они ещё совсем зелёные: ей было лет 18, её мужу — около 30. Этакие милые толстые хомячки со злобными глазками. Но меня их неприязнь не особенно беспокоила: не делить же нам одну крышу, да и детей сватать ещё не скоро.

Однако слышать тёплые слова от сына мне было лестно. То, что Максим любит меня, было самой высокой наградой, которую я только могла получить. Я не смогла сдержать улыбку.

Тема для разговора была сменена на менее приятную, Галина не постеснялась задать вопрос.

— Мы слышали, ваш муж погиб от рук охотников в Верхнем Волчке?

— Вовсе нет, он жив-здоров, насколько я знаю. — неохотно ответила я.

— Да? — растерялась Галина. — Мне казалось… А почему он не приехал вместе с вами?

— У меня нет папы! — со злостью в голосе воскликнул Максим.

— Мы в разводе. — пояснила я.

И Галина, и её муж, Сергей, были шокированы и возмущены. Разумеется, в их глазах я была виновницей распада нашей семьи. Однако их отношение ко мне никак не могло повлиять на будущий союз наших детей.

В семьях, принадлежащих клану, не принято разводиться; вероятно, мы с Диланом первые, кто предпринял такие крайние меры. Развод среди полуволков — это открытый позор, который ложится на всех родственников. Именно поэтому никто не хотел иметь с нами ничего общего. Разумеется, у других тоже бывают разные ситуации, но в нашем случае роковую роль сыграл мой гиперген, с которым я не сразу смогла совладать, и все вытекающие оттуда последствия.

Нас, как и следовало ожидать, не пригласили остаться на ночь, поэтому вечером мы собрались уходить. Напоследок я спросила Галину о предполагаемой дате родов, мне ответили, что где-то 28 апреля.

Мы с Максимом переночевали в отеле, на следующий день вернулись в Краснодар. Максиму будущие родители девочки не понравились, он назвал их скучными и тучными.

К работе я вернулась, чувствуя, что совершенно не отдохнула. Днём мне не давало покоя чувство вины за испорченные жизни близких мне людей, а по ночам я просыпалась от перевозбуждения. Снился, мать его, Дилан, и от этого я ненавидела его ещё сильнее. Но взмокшее нижнее бельё напоминало о том, что во сне моё подсознание, так сказать, бурно «мирится» с презренным бывшим мужем.

Теперь каждый раз, прежде чем лечь в постель, я убедительно настраивала себя на волну отвращения к Дилану, вспоминала самые отвратительные моменты нашей совместной жизни. Без сомнений, развод был необходим.

В какой-то момент я осознала, что стала одинокой женщиной, у которой больше никого никогда не будет. И дело вовсе не в том, что на меня никто не позарится, — напротив, просто своей истинной пары, человека, с которым мне будет так же хорошо, как когда-то с Диланом, я уже не найду. Я была рождена только для одного мужчины. А переступать через себя, чтобы прибиться к какому-нибудь одинокому человеку, мне было противно, всё равно удовольствия никакого.

На первое апреля молодая часть нашего коллектива решила устроить небольшой корпоратив после рабочего дня. Ради такого дела я даже договорилась со стариками, чтобы на ночь забрали Максима себе.

По правде говоря, корпоративом это сложно было назвать: так, посиделки в общем кабинете. Намерения у меня, как и у остальных, были вполне человеческие: хорошенько напиться и забыться. Я так устала от неснимаемого напряжения, что готова была затуманить сознание чем-нибудь вредным для здоровья.

Нас собралось две девушки и трое парней: Вахтанг (негласно самый талантливый и перспективный из молодых хирургов), Николаша (новенький, но уже готовый к любым дебошам интерн), Неля (наша каменная леди и по совместительству тайная девушка Вахтанга; тайная, потому что они всеми силами шифровались и отрицали сей факт), затем на посиделки изъявил желание прийти Костя Жуков и я. Остальные отказались и сбежали домой под разными предлогами.

К тому моменту как я появилась в кабинете, стол уже был накрыт. Все ждали только меня. Всё в духе медиков: этиловый спирт в качестве веселительного пойла, сок для дам, банка маринованных огурцов да бутерброды с колбасой и сыром.

— Эмм… — протянула я. — Я так-то не пью спирт…

— Ну, это не беда, у нас есть то, что тебе точно понравится! — радостно сообщил Костя Жуков.

Я насторожилась и пронаблюдала, как мой бывший одногруппник достаёт из холодильника чашечку из чёрного непрозрачного стекла и протягивает мне.

— Что это? — поинтересовалась я.

— Вот выпей — и узнаешь!

И я пригубила.

Ещё по счастливой широкой Костиной улыбке должна была понять, что тот задумал подлянку, но всё равно повелась.

В чашке была кровь. Человеческая. По всей видимости, донорская. Этакая первоапрельская шутка в Костином стиле.

Мне повезло, что желудок был пуст, так как от осознания случившегося незамедлительно сработал рвотный рефлекс. Я в два прыжка добралась до раковины, шумно сплюнула кровь и прополоскала рот.

— Ах ты скотина! — завизжала я, всё ещё ощущая во рту привкус крови. — Ты у меня сейчас сам выпьешь эту пакость!

Костя явно ожидал другой реакции, поэтому с лицом сильно нашкодившего мальчишки отпрянул к противоположному краю стола, не давая к себе приблизиться. Все остальные откровенно ржали, они давно уже были в курсе Костиных нелепых подозрений на мой счёт.