К великому счастью, сотрудники американской разведки, к которым поступил этот сигнал, заподозрив неладное и понимая тяжесть ответственности, которую бы они взяли на себя, доведя такой сигнал до сведения высшего руководства, доложили лишь об аресте Пеньковского. А поступили они так, по словам Гартгоффа, потому, что знали своего агента как человека с необычайно высоким мнением о своей персоне, который к тому же уже «пытался подстрекать западные державы на более агрессивные действия против Советского Союза во время берлинского кризиса в 1961 году». «Поэтому, — заключил Гартгофф, — когда ему пришел конец, он, очевидно, решил сыграть роль Самсона, обрушив храм, под развалинами которого погибли бы и все остальные».

И действительно, нетрудно представить себе, каковы могли бы быть последствия, если бы и в без того накаленную атмосферу Белого дома ворвался такой сигнал, особенно если иметь в виду, что военная доктрина США в отличие от советской предусматривала возможность нанесения в подобных обстоятельствах упреждающего удара, то есть до того, как другая сторона успеет запустить свои ракеты. И уж точно, как полагает Гартгофф, в этом случае вооруженные силы США были бы приведены не в состояние Defcon‑2, как это было сделано 24 октября, а сразу в состояние Defcon‑1 — наивысшую степень готовности к началу военных действий, включая применение ядерного оружия. Это, в свою очередь, могло бы быть воспринято в Москве как признак намерения Вашингтона вот‑вот нанести первый удар. А что могло бы последовать дальше?

Так что благодарить за то, что США и СССР «не оступились в ядерный беспредел», надо вовсе не Пеньковского, как предлагала Геворкян, а скорее тех безымянных американских разведчиков, которые взяли на себя смелость не доложить своему руководству о переданном им ложном сигнале.

* * *

Миф третий. Суть его состоит в том, будто в ходе карибского кризиса Ф. Кастро предлагал Хрущеву нанести упреждающий ядерный удар по Соединенным Штатам. Всплыл и получил хождение этот миф тоже спустя почти 30 лет, хотя порожден он был еще в заключительные дни кризиса неправильным истолкованием Хрущевым одного из посланий Кастро. В своих мемуарах (в той их части, которая была опубликована только в 1990 году) Хрущев утверждает: «Кастро предложил, чтобы для предотвращения уничтожения наших ядерных ракет мы предприняли упреждающий ядерный удар по Соединенным Штатам. Он сделал вывод, что нападение (на Кубу. — Г. К.) было неизбежно и это нападение надо упредить. Другими словами, нам надо было немедленно нанести ядерно‑ракетный удар по Соединенным Штатам».

Чтобы стала понятной ошибочность и вместе с тем причина появления такого сенсационного утверждения Хрущева, придется привести довольно пространные выдержки из переписки между ним и Кастро в те дни.

«Анализируя создавшуюся обстановку и имеющуюся в нашем распоряжении информацию, — писал Кастро Хрущеву 27 октября, — считаю, что почти неминуема агрессия в ближайшие 24–72 часа… Возможны два варианта агрессии:

Наиболее вероятным является атака с воздуха по определенным объектам с целью только их разрушения.

Менее вероятным, хотя и возможным, является прямое вторжение в страну. Думаю, что осуществление этого варианта потребует большого количества сил, и это может сдержать агрессора, и, кроме того, такая агрессия была бы встречена мировым общественным мнением с негодованием…

Если произойдет агрессия по второму варианту и империалисты нападут на Кубу с целью ее оккупации, то опасность, таящаяся в такой агрессивной политике, будет настолько велика для всего человечества, что Советский Союз после этого ни при каких обстоятельствах не должен допустить создания условий, чтобы империалисты первыми нанесли по СССР атомный удар…

Я говорю это, так как думаю, что агрессивность империалистов приобретает крайнюю опасность. Если они осуществят нападение на Кубу — этот варварский незаконный и аморальный акт, то в этих условиях момент был бы подходящим, чтобы, используя законное право на самооборону, подумать о ликвидации навсегда подобной опасности. Как бы ни было тяжело и ужасно это решение, но другого выхода, по моему мнению, нет».

Как ясно видно из приведенного текста, ни о каком упреждающем ударе Кастро не говорил. Он вел речь о возможности нанесения Советским Союзом удара по США не в качестве упреждающего, а в качестве ответного на вторжение США на Кубу, при котором неизбежно подверглись бы ударам и находившиеся там советские войска, что по нормам международного права означало бы агрессивные действия США не только против Кубы, но и против СССР. Тот факт, что Кастро не предлагал в своем письме наносить упреждающий удар, виден и из поступившей вслед за письмом телеграммы советского посла в Гаване, в которой говорилось, что на его прямой вопрос: «Имеете ли вы в виду, что мы должны первыми нанести ядерный удар по врагу?» — последовал четкий ответ Кастро: «Нет».

И когда Хрущев в своем письме Кастро от 30 октября тем не менее упрекнул его за то, что в «телеграмме от 27 октября Вы предложили нам первыми нанести удар ядерным оружием по территории противника», Кастро тут же в своем ответе 31 октября отверг такое толкование: «Я не побуждал Вас, товарищ Хрущев, чтобы СССР стал агрессором, так как это было бы больше чем неправильно, было бы аморально и недостойно с моей стороны; я говорил о том, чтобы в момент, когда империализм напал бы на Кубу и на расположенные на Кубе вооруженные силы СССР, предназначенные оказать помощь нашей обороне, и тем самым империалисты превратились бы в агрессоров против Кубы и СССР, им был дан ответный уничтожающий удар». И далее: «Я не побуждал Вас, товарищ Хрущев, к тому, чтобы в обстановке кризиса Советский Союз совершил бы нападение, как это, кажется, вытекает из того, что Вы мне говорите в своем письме, но чтобы после империалистической атаки СССР действовал без колебаний и не совершил никоим образом ошибки, допустив такое положение, при котором враги обрушили бы на него первый ядерный удар».

Из приведенных выдержек и в целом из писем Кастро явствует, что он высказывался за то, чтобы в ответ на агрессивные действия США против Кубы и находившихся там советских войск, не дожидаясь вероятного с его точки зрения нанесения Соединенными Штатами вслед за этим ядерного удара непосредственно по Советскому Союзу, последний сам первым пошел бы на применение ядерного оружия в ответном ударе по США. Но если учесть, что официальная военная доктрина самих США всегда предусматривала (и по сей день предусматривает) возможность применения ими ядерного оружия первыми в аналогичных обстоятельствах — в случае чьего‑то нападения на США или их союзников с использованием только обычных вооружений, то вряд ли были основания упрекать Кастро за то, что он допускал возможность такого же образа действий и со стороны СССР в ответ опять‑таки на агрессивные действия США против него и его союзника в лице Кубы. Во всяком случае, ясно, что в письме Кастро от 27 октября речь не шла о том немедленном упреждающем ударе, о котором говорится в мемуарах Хрущева.

Почему же у Хрущева возникло и перекочевало потом в его мемуары искаженное истолкование того, о чем Кастро вел речь в действительности? Объяснение этому, думается, можно найти в воспоминаниях Трояновского, который рассказал, что телеграмма с текстом указанного письма Кастро была получена в Москве глубокой ночью, и ночью же или следующим утром он, Трояновский, зачитал эту телеграмму Хрущеву по телефону. Наверное, Хрущев не уловил на слух всех тонкостей довольно сложных формулировок Кастро, а однажды возникшее у него неправильное их восприятие так и застряло в памяти.