Император Александр I. Художник неизвестен

Атаман М. И. Платов. Иллюстрация из книги «История конницы». 1889 г.

Матвей Платов.

Так называемые донские деньги. На аверсе купюры достоинством 250 рублей, выпущенной в Ростове-на-Дону в 1918 г., изображен атаман Платов

На реверсе купюры достоинством 50 копеек также изображен атаман Платов. Ростов-на-Дону. 1918 г.

При слиянии Дона с Белой Манычью лежит Манычская, одна из старейших в низовьях станица. Форпостом «посунулась» она из-за Дона в степь. Оберегаются казаки. В летнюю жарынь блекнут и сохнут в степи опаленные растения. Очертания края земли дрожат и зыбятся. Дальняя часть степи как бы расслаивается и легким силуэтом висит, колышется над горизонтом. В складках серовато-зеленого, шершавого и колючего покрывала таится неизвестность. Кружат орлы. Тревожно… И ныне иной раз вскинутся казаки: «Не орда?..» Вглядятся: нет, калмыки кочуют…

Переплетаются корни кисляковского рода и отползают в станицу Манычскую («Маноцкую» — по-местному). Осторожно переворачивая негнущиеся хлопья голубой бумаги, встречаем мы редкие следы в позапрошлом веке: когда собирали в 1787 году в поголовный поход на ногайцев, оставались в Манычской одни деды, среди них Кузьма и Федор Кисляковы — «за старостью и дряхлостью», да Агей Кисляков — «глазами не видит». Горячие кровью Кисляковы и здесь спокойно не сидели. В 1794 году проходили через Войсковую Канцелярию два дела: первое — о произведении женой Кисляковой чародейства и вреда жителям; и второе — о причинении Маноцкой станицы казака Кислякова жене от атамана Забазнова и прочих боем обид. Да в 1802 году переписка вышла.

5 ноября. Прошение казака Михея Кислякова, чтоб поворотили ему побитых его свиней Богаевской станицы жителями.

25 ноября. Рапорт Богаевской станицы об освобождении от уплаты Маноцкой станицы казаку Михею Кислякову за побитых у него свиней денег, как-то сделано сообразно повелению, у него имеющемуся. Далее было прошение Маноцкой станицы казака Михея Кислякова об удовольствии его за свиней его, побитых жителями Богаевской станицы. После — приказ из Войсковой Канцелярии Маноцкой станицы, что об удовольствии казака Кислякова за побитых у него жителями Богаевской станицы свиней велено решить со станицей, а до того должен он, Кисляков ждать.

О, да! Можно бы насочинять, как били всей станицей во главе с атаманом женку Кислякову за чародейство и «произведение вреда жителям», но дела подобные уже описаны гениальным автором «Тихого Дона». Можно бы и позубоскалить над тяжбой Михея Кислякова с богаевскими казаками за побитых ими кисляковских свиней. Тяжб таких огромные тома хранились в Войсковой Канцелярии. Но не для этого прервали мы на время описание поучительной жизни неугомонного Андрея Кислякова.

В памяти соседей и грамотных потомков остались казаки XVIII века рыцарями, стерегущими границы Отечества. Да, они были рыцарями. Складывалась донская легенда о простодушных воинах-пахарях, созвучна она была рассказам из древнеримской истории.

Вспоминали современники, посмеиваясь, как в одну из многочисленных кампаний ворвались казаки в турецкий лагерь и, изголодавшись без добычи и дувана, порвали на платки женам и девкам турецкие знамена. Просты, как дети!.. Также после победы у Прейсиш-Эйлау голодные и обмороженные русские солдаты торговали на прусских базарах отбитыми французскими знаменами, усмотрев в них лишь куски шитой золотом материи. Да, было и такое.

Рядом с черкасскими горожанами, которым палец в рот не клади, встает перед нами образ казака станичного, дальней родни, чья жизнь была не менее интересна и поучительна. Впрочем, как и всякая жизнь…

Так что ж там, в Манычской? Да то же. Бои, походы, служба…

Манычские Кисляковы, самые многочисленные, пребывают в незнатности. Один выбился — Пантелей Селиванов, а по деду — Семенов, с Кривых хуторов. Был Пантелей «позднышок», поздний ребенок. За год до того, как Пантелею на службу определяться, отец его, Селиван, отчислен был за старостью и дряхлостью, а через двенадцать лет и вообще не упоминался. Упокоился.

После окончания войны и пугачевского волнения надо было дать казакам отдохнуть, и Пантелея с другими новоприборными молодыми, не дав оглядеться, сразу отправили на Кубань, за Лабу. От Моздока до Азова на 500 верст строили русские укрепленную линию (на Кубани сам Суворов наблюдал), возводили крепости на Малке, Куме, Подкумке, переселили сюда остатки волжских казаков. Кабардинцы и закубанские черкесы на силу силой отвечали. Взбунтовался весь Кавказ. Черкесы Ставрополь осадили. Били их жестоко. В конце сентября вместе с желтой листвой облетела, осыпалась «золотая молодежь» храбрых адыгов: триста князей и дворян, цвет Кабарды, порубили, покололи русские в жестоком бою. А война Кавказская еще не начиналась.

Год простоял Пантелей с полком в Крыму на оккупации, и кинули их на Дон, домой, на Манычь Белую — вновь стала река пограничной. Повалила из-за Кубани ногайская орда, затопила донские степи…

Насилу с ногайцами управились, и, успев мимоходом жениться, ушел Пантелей с полком на реку Буг, на пограничье, в кордоне стоять. Гнала волны ковыля степь, сухая и блеклая, далее к морю голубела полынью. Разглядывали казаки владения татарские:

— Ты погляди, какой ковыль! Сроду здесь скотину не гоняли…

Под сторожевой вышкой маки лепестками шевелят, как бабочки крыльями…

День в день четыре года отслужили. Только домой пришли, новая война с турками началась.

Перед войной понадобились России новые казачьи войска. Из дворян-однодворцев, из старообрядцев, из остатков малороссийских казаков, что составили потом костяк и цвет регулярной русской конницы, из рабов потемкинских создали еще одно войско, Екатеринославское, или Новодонское, подчинили Донскому, лучших старшин послали, Платова в том числе. И Пантелей Кисляков туда же попал, в полк Родионова, собою новоприборным казакам пример являть.

С одноглазым красавцем князем Потемкиным и с самим Суворовым ходил Пантелей Кисляков под Очаков. На другой год сбивал Пантелей турку под Каушанами, брал укрепления Паланги, был при сдаче крепости Аккерман, при разбитии Бендерского форштадта и сдаче самой крепости.