В любом случае пока я живой… И в голове у меня творится нечто невообразимое. Я столько лет мечтал стать хранителем, а сейчас не хочу этого, я боюсь неизвестного и того, что не успел и никогда не успею сделать.

Полтора года мы не виделись. Ты наверняка позабыла обо мне, а я… (строчка зачеркнута так сильно, что прорвался лист. И дальше зачеркнуто, но можно просмотреть на свету). Я скучаю, я думаю о тебе… Я, наверное, совсем чокнутый, но мне бы разочек глянуть на тебя.

Не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь… Вряд ли…

Прощай, Таш. Прости, если был плохим другом».

– Откуда у тебя эта записка? – Наташа разгладила загиб. – Как долго?

– А ты не догадываешься? Он написал ее год назад. И передал, чтобы, как только ты объявилась, я типа доброго посланника вручил ее тебе.

– Почему же ты не вручил?! – взвыла девочка.

– Кир попросил не отдавать, не хотел грузить своими проблемами. Он любил тебя, а ты не соизволила приехать за два года.

– Он не мог любить меня. – Наташа попятилась. Лист выпал из обмякших пальцев. – Глупости. Невозможно… Как меня любить, за что?

– Ну и ненормальная. Я тоже не понимаю, как такую можно полюбить. Но, видишь ли, любовь зла, милочка.

Мысли путались. Кир любил ее? Но почему он не признался, без письма, вслух?

«А тот поцелуй?» – напомнила себе Наташа, и ей стало дурно. А просьбы заходить, а ромашка посреди тропы, а незримая поддержка? Он любил ее! Думал о ней, вспоминал, а она…

Любил, когда не приезжала, когда отказалась приходить, когда привела друзей, когда позволила поляне загореться…

– Но зачем сейчас?.. Лютый, что изменилось?

– Ты сразу же не дала согласия хранителям. И я решил натолкнуть тебя на правильные мысли.

– Ты тоже хочешь, чтобы я стала учеником?

– Мне начхать на тебя. – Домовой опустил глаза. – Но хранителям нужна помощь. А ты забудешь все, что натворила, если станешь учеником. И что Кир тебя любил, и что ты его убила. Никаких мук совести, о как.

– Подожди, – Наташу осенило. – Ты сделал так, чтобы я… чтобы я окончательно сдалась и приняла предложение?.. Это же… это предательство.

– С чего ты взяла? Мы друзья? Нет. А коль не друзья, то и не предательство. Думай, девочка, но помни: он сильно любил тебя…

Наташе хотелось рвать и метать. Когда Лютый размеренно шагал через всю комнату к шкафу, она мечтала ударить его, но, понимая, что этот удар может стать для домового смертельным, просто пнула стену.

«Он показал письмо назло!» – кипело внутри. Лютый сообщил о записке не ради Наташи или Кира – для хранителей. Якобы всем хорошо: Наташа позабудет о любви Кира и поможет лесу, тот обретет защитника, послание Кира передано, а Лютый – этакий идеал чистоты и невинности!

«Да как он посмел!» – возмущалась она, когда передвигала всю мебель так, чтобы не осталось ни единой щелочки. Непонятно, как домовой попадал в дом и исчезал из него, но отныне у него не будет возможности спрятаться. Если он появится… пусть только попробует показаться на глаза…

Затем Наташа перечитывала послание, раз за разом, вдумчиво и бегло, медленно и через строчку, рассматривая буквы и скользя меж них. Она то захлебывалась слезами, то отрешенно глядела в потолок, то закусывала губу, то глупо улыбалась незнамо чему.

– Не вздумай приходить сюда, – наконец прошипела она, прикрыв веки. – У этого дома больше нет домового. Вместо того чтобы хранить покой жилища и его обитателей, ты портишь всем жизнь. Ты самый мерзкий домовой на свете! Ненавижу тебя!

И, хлопнув дверью о косяк, выбежала на улицу.

Наташа долго слонялась туда-сюда. Жаркое солнце припекало макушку. Редкие соседи здоровались, но девушка шарахалась от них как от прокаженных. До бабушки опять дойдут сплетни о «нелюдимой внучке», и она снова начнет переживать и требовать поесть, попить, принять успокоительные капельки, выпить травок. Ну и ладно!

Она бы и ходила так до вечера, если бы чья-то сильная рука не остановила за талию. Наташа дернулась, но рука не отпустила.

– Стой, Ната.

Она обернулась. Димка. Со счастливой улыбкой, широкой и белозубой.

– Привет, – Наташа опустила взгляд.

– Ты долго от меня прятаться собиралась?

«Всегда», – чуть не сказала она, но вовремя прикусила язык. Дима вызывал в ней странное чувство: он причастен к той трагедии с лесом. Даже если не прямо, то косвенно – видел, бежал со всеми, не помог…

– Я не пряталась, но мне пора.

– Ты около моего дома наяриваешь круги битый чай. Я подумал: поговорить хотела, но боялась. Нет?

– Нет… – Но как объяснить тогда свое поведение; она ж не замечала, где именно ходит. – Я случайно. И я не буду извиняться.

– И не надо! – почему-то обрадовался Димка и крепко прижал Наташу. – Я скучал. О тебе слухи пошли, что ты с ума сошла, затворницей сделалась. Я с Ваней рассорился, тот бред нес про помешательство. Морду бы набил!

И Дима зло сплюнул.

Наташа вдруг поняла, что Вано за эти дни не заходил ни разу. Получается, сбежал первым? А как же отношения, чувства, симпатия? Все ерунда!

– Слухи пошли, – хмыкнула Наташа. – Ты им верь больше.

– А что мне делать? Раиса Петровна сказала, что ты запрещаешь приближаться к тебе. Я и так, и этак пытался…

– Интернета у тебя нет. – Пускай Наташа и не переписывалась в Сети неделю, но в век информационных технологий смешно говорить о том, что с человеком нельзя связаться. – Телефон мобильный тоже сломался, видимо? Сообщение не смог скинуть? Голубя бы запустил или камешек в окошко пульнул.

Она развернулась, чтобы уйти.

– Да стой ты, – возмущенный Дима преградил путь. – Что с тобою не так? Наши в том пожаре не пострадали. Никто не умер! Ты реально ополоумела!

– Отстань, – гаркнула девочка. – Сам хорош! То добренький такой, лучший друг, защитник. То полоумной обзываешь. Я официально разрываю нашу дружбу.

Она выпалила это и поняла, что прозвучало нелепо. Что за «официально», почему «разрываю»? Откуда такие громкие слова? И, меж тем, что сказано, того не воротить. Она ожидала, что Димка расхохочется над фразой, но его Насмешило иное.

– То есть те два года, за которые ты мне в Интернете пятнадцать коротких писулек написала, мы дружили?

– Не пятнадцать, – оскорбилась Наташа, потеряв былой пыл.

Она сникла, отошла с дороги к обочине, пропуская старенькие «Жигули». Дима с места не двинулся, и автомобиль яростно засигналил.

– Тридцать, – «исправился» друг. – Ну, ладно. Разрываешь, так разрываешь. Счастливо оставаться.

Он казался наигранно спокойным, когда уходил, напевая веселый мотивчик. Наташа первые десять секунд собиралась его окликнуть, но затем просто ушла домой.