– Сирин, приди ко мне, – тихонечко воззвала девушка, но никто не откликнулся.

Наташа пробиралась меж деревьев, а капли затекали за шиворот. В кроссовках хлюпало.

Лес был прежний, но абсолютной иной. Он опустел без Кира.

Димка заявился в гости следующим утром. Через дверь, что означало: Наташу он до сих пор не простил и демонстрирует ей свою обиду. А чего тогда пришел, с какой целью? Когда девушка вышла на кухню, то увидела, как бывший друг переговаривается с отцом, а тот попивает чай из фарфоровой кружки. Неужели бабушка доверила ему советский сервиз каких-то там пятидесятых годов, жутко редкий и ценный, который берегла как зеницу ока? Небывалое дело!

– Утро доброе, растрепа, – беззлобно сказал папа.

Наташа дотронулась до всклоченных волос, махнула рукой и, настороженно глядя на Димку, села на свободный стул. В ее глазах застыл вопрос: что он тут делает? Решил помириться? Димка ухмыльнулся уголком губ:

– Уделишь мне две минутки?

– Ровно две.

– Ну и конспираторы! Как в фильме общаетесь.

Папа, смеясь, вышел из кухни. Они остались вдвоем.

– Что, деревья сажаешь? – Димка подковырнул ногтем разрезанный кусочек скатерти. – Значит, сплетни про помешательство оказались правдой?

– Мы вроде все обсудили.

– Ты извинилась в письме, – напомнил некогда лучший друг.

– Уже передумала. – Наташа посмотрела на круглые настенные часы. – У тебя осталось девяносто секунд.

– Нат, я готов помочь.

Она поморщилась. Чем помочь-то? Все посажено, дальше ни от нее, ни от Димки ничегошеньки не зависит. Только от воли хранителей.

– Спасибо, не нуждаюсь. – Наташа даже не хотела его слушать. – Я ведь сумасшедшая, мне и так нормально.

Неужели он считал, что мог наговорить всяких гадостей, а потом преспокойно предлагать помощь? Да он только что практически назвал ее чокнутой! Ну, спасибо!

– Ты знаешь, что Вано влюблен в Ирку? – вдруг спросил Димка.

В его голосе не было удивления или насмешки. Сказал, как говорят о какой-то незначительной мелочи. Странно, ведь Вано один из его друзей, а Смелова – его девушка. Почему он так безразличен?

– И мне что с того?

– Оказывается, он по ней лет пять сох втихаря. А недавно признался, и она дала ему задание… – Димка замялся. – В общем, если бы он влюбил тебя в себя… Тьфу, звучит как-то глупо… Если бы заставил тебя влюбиться… Нет, тоже не так. Ну, ты поняла меня? – Наташа прекрасно поняла и чуть подалась вперед. – А потом бросил, чтобы ты страдала… Короче, она бы согласилась быть с Вано. Только Ирка его обманула, потому что любит меня. Я ее… простил.

Последняя фраза далась ему нелегко. Словно Димка сам не мог придумать достойного оправдания, зачем простил Иру. Наверное, в отношениях такое бывает частенько: непонятно почему ссорятся и непонятно почему мирятся.

А ведь Вано со Смеловой друг дружки стоят. Она преспокойно манипулирует парнями, а он безжалостно играет с чувствами других людей. А если бы Наташа действительно полюбила его? Что тогда? Фу, какая мерзость!

– Только я потребовал, чтобы она больше даже не подходила к тебе, – вновь заговорил Димка. – Тебя я в обиду никому не дам. Нат, давай опять станем друзьями? Ты одна всегда честна со мною…

Сдалась ему эта «дружба». Если бы отношения с Наташей представляли хоть маломальскую ценность, разве б Дима прощал Смелову? Неправильно как-то получается, и нашим и вашим. И Иру не обидел, и с Наташей дружить будет как прежде. Разве так нормально?

Но, подумав, девушка согласилась попробовать, разве что уточнила: помощь ей никакая не понадобится. Все уже сделано. Димка обрадовался и этому тоже; наверное, он не особо хотел копаться в земле. Они с полчаса пили чай с вареньем под вялое молчание и редкие фразы ни о чем и разошлись по своим делам. Точнее – у Наташи дел не было, но она направилась в лес. Сначала заглянула к русалкам, да тех на озере не оказалось. Даже непривычно как-то, когда их нет. Подозрительно тихо. Вода спокойна, не шуршит камыш. Ни хохота, ни визга.

Подождав немного ради приличия, девушка забрела поглубже в чащу, где решила звать волшебную птицу. В деревне не поорешь в полный голос, а заросли скроют любой крик.

– Сирин! – вопила Наташа. – Сирин, покажись!

Она всматривалась в синее небо, щурилась и срывала связки.

– Сирин! – хрипела, когда голос сел. – Пожалуйста!

Наверное, до райских кущ крик не долетал. Или птица не любила громких звуков. Наташа попросила тихо-тихо, одними губами. И про себя проговорила, и на коленки встала. Но никто не появился. Только белка прошмыгнула перед самым носом. Да муравьи тащили на себе веточки. Коричневый усатый жук взбирался по осиновому стволу. А одинокая Наташа долго сидела в непроглядной чащобе, до которой с трудом пробираются солнечные лучи, и надеялась на чудо.

Видимо, ее горе было недостаточно сильным. Кому-то гораздо хуже. А ей что? Руки-ноги целы, родители живы-здоровы. А Кир – дух, даже не человек. По нему не плачут, как сказал Лютый. Исчез и исчез, предназначение-то выполнил.

На заново засаженной поляне разрастались кустики. На веточках проклюнулись первые изумрудные листочки. Дуб, величавый и гордый, пусть и малюсенький, стоял как начальник над подчиненными. Девочка погладила его.

– Обещай, что вырастешь, станешь красивым-красивым, и в тебя вселится какой-нибудь хранитель, – Наташа улыбнулась. – Я надеюсь на тебя.

…Ночью ей снился чудесный сон. Пели соловьи. Кружили громадные, с ладонь, стрекозы, перламутрово-жемчужные. Под босыми ногами шумел ручеек. А небо было такое ясное, словно нарисованное, а облака белоснежные, как новая простыня. Наташа осознавала, что она спит. Что если удариться – больно не будет. Ущипнешь за локоть – не почувствуешь. Что можно взлететь, если очень захочется. И она взмыла к молочным облакам, трогала их накрахмаленные бока, комкала как вату.

Девушка увидела ее не скоро, когда вдоволь налеталась. Птица с человеческий рост сидела на ветви огромного, упирающегося кроной в небеса дерева с ярко-красными листьями. Лицо у нее было девичье, да такое прекрасное, что Наташа забыла, как дышать. Светло-пшеничные локоны ниспадали на птичье тело волнами, в громадных синих глазах плескалось море. На щеках играл задорный румянец. Птица запела. Наташа вслушивалась, но не могла разобрать ни слова. Песня зачаровывала, притягивала. Ноты переплетались серебряной тесьмой, стекали горным родником.

Когда птица замолчала, Наташа выдохнула.

– Кто ты? – спросила, прекрасно зная ответ.

– К чему вопросы? Ведь ты сама звала меня, – ответила Сирин, и голос ее, нежный и мелодичный, сковывал.

– Да, – Наташа встала напротив дерева и глянула на птицу снизу вверх. – Но ты не отзывалась.