все отлично. Прошлым летом она вышла замуж за своего кузена. – Словно дождавшись, когда Уинифред поднесет чашку ко рту, он добавил: – Теперь она австрийская эрцгерцогиня.

Она поперхнулась, и чай пошел у нее носом. Келлингтон с самым равнодушным выражением лица протянул ей платок, но усталые глаза его смеялись.

Глава 14

Исповеди и невесты

Отжав тряпку, Малин толкнула таз ногой.

Стеллан жаловался, что солнце режет ему глаза – пришлось задернуть шторы и зажечь свечи. В их свете его кожа казалась мертвенно-желтой. Его постель была закрыта от присутствующих деревянной четырехстворчатой ширмой, расписанной цветами, но Малин для удобства чуть сдвинула ее в сторону. Уинифред видела голову Стеллана, его шею и обнаженную грудь с выступающими ребрами.

– Ты пришла помочь? – поинтересовалась Малин, шлепнув холодную тряпку на грудь брата.

Стеллан взвыл, ощерив зубы.

Отворачиваясь, Уинифред сложила руки на груди. Краем глаза она заметила, как Малин принялась обтирать Стеллана.

– Нет. Я пришла сказать, что мы с Теодором уходим.

– Сядь, – велела Малин брату, и тот неохотно повиновался. – Зачем ты мне это говоришь? – бросила она Уинифред. – Мне плевать.

– Если ты не заметила, это я помогала тебе весь день, – подчеркнула Уинифред, наблюдая, как Стеллан на дрожащих руках приподнимается, садясь в постели.

Его бил крупный озноб. Когда Малин прикоснулась мокрой тряпкой к его спине, он тихо застонал и опустил голову. На лопатках и пояснице у него краснели пятна, похожие на вишневые потеки.

– Если тебе что-нибудь понадобится, зови Келлингтона или его горничную.

– Господи, не дрожи ты так! – прикрикнула Малин, а затем бережно, почти ласково сдвинула в сторону волосы Стеллана, чтобы смочить ему затылок и шею. – Уходи, – сказала она Уинифред. – Мы справляемся.

Пожав плечами, Уинифред развернулась, но у самой двери голос Малин остановил ее:

– Нет, погоди-ка!

– Не принимай мою помощь за мягкотелость, – огрызнулась Уинифред. – Я тебе не собака, чтобы подзывать меня всякий раз, когда тебе вздумается!

– Извини, – ничуть не смутившись, ответила Малин.

Она приподняла руку Стеллана, чтобы обтереть его бок. Та тряслась, словно у немощного старика.

– Подай мне мазь, пожалуйста. Она стоит на комоде.

Надо же, Малин сказала «пожалуйста» – должно быть, так благоприятно действуют на нее лондонские туманы.

Уинифред обогнула раздвинутую ширму и кучу грязных вещей в изножье кровати – завернутые в кусок мешковины ботинки Стеллана, его брюки и пожелтевшая сорочка. Оказавшись по другую сторону кровати, она схватила с комода плоскую стеклянную баночку с аптечной этикеткой, повернулась и обнаружила, что Стеллан смотрит на нее.

Встретив взгляд Уинифред, он чуть прищурился. Небритый, нестриженый, худой, с крепко сжатыми дрожащими челюстями – он выглядел так, словно балансировал на краю могилы, хотя доктор с явным неодобрением заключил, что его здоровью ничто не угрожает. Уинифред настораживало другое – странный мертвенный блеск в глазах Стеллана, будто он и сам не прочь отправиться на тот свет.

– Что? – вдруг сказал он. – Жалеешь меня? Неужто хочешь приласкать?

– Невозможно помочь человеку, который жаждет помощи и сам же ее отвергает, – холодно возразила она.

Малин, яростно обтиравшая спину брата мокрой тряпкой, прикусила нижнюю губу. Уинифред подумала, что она вот-вот заплачет. Это она-то, прямая и резкая, словно лезвие.

В усмешке Стеллана мелькнули длинные клыки. Он крепче стиснул пальцами простыню.

– Мне не нужна ничья помощь, – выплюнул он, клацая зубами. Взгляд у него был вызывающий, дикий. – Мне никто не нужен. Пошли вы все к черту.

Малин замерла. Не разжимая губ, она швырнула тряпку обратно в таз и выбежала из комнаты. Глаза Стеллана засеребрились от злого удовольствия, когда он услышал, как хлопнула дверь.

– Это просто замечательно, – тихо заметила Уинифред, наклоняясь над постелью. – Потому что ты даром никому не нужен.

Явно не ожидав услышать подобное, Стеллан моргнул и снова оскалился. Его веки мелко дрожали.

– Разве? Вы притащили меня к Милорду, подрядили сестру мне в сиделки, даже сумели…

– Надо же, какие мы заботливые, – равнодушно протянула Уинифред.

Она подбросила в руке склянку и поставила ее обратно на комод. Ошеломленный Стеллан наблюдал за каждым ее движением.

– Думаешь, все так просто? У всех есть долги, и все мы их платим. Ты – наша разменная монета.

Он замолчал, вцепившись в постель так, будто она в любой момент может взбрыкнуть и сбросить его, как норовистый скакун. Подсыхающие струйки воды блестели на его плечах.

– В мире нашлось бы с полдюжины человек, которым ты был небезразличен, – безжалостно продолжала Уинифред. – Малин, твоя мать, Эвелин, Теодор. Думаю, ты отлично понимаешь, что сам отбил у них всякую охоту с тобой связываться. Кому ты продолжаешь доказывать, что ты полное ничтожество – им или себе?

– Да мне плевать на них, – хрипло рассмеялся он, содрогаясь, но взгляд его стал растерянным.

Уинифред в очередной раз поразилась, до чего они с Малин похожи, начиная хищными манерами и заканчивая вечно кипящей яростью.

– Тебе ведь нравится навлекать на себя гнев? Нравится, когда тебя презирают?

– Довольно, – выдавил Стеллан.

– Так ведь легче, правда? Кажется, будто другие ненавидят тебя сильнее, чем ты сам.

– Хватит.

– Открою тебе секрет: никто тебя не ненавидит, Акли. Всем на тебя плевать.

– Хватит! – взревел он. – Перестань. Прошу, перестань.

Уинифред выпрямилась. На простыню снова закапала вода, но на этот раз с его лица. Стеллан скорчился на кровати, негромко всхлипывая и дрожа от озноба. На горящей от жара спине вода давно высохла, и красные пятна пролежней еще отчетливее выступили на коже. Стеллан что-то бормотал, но она не могла разобрать ни слова.

Наконец он приподнял голову. Серые глаза, ничуть не менее безжалостные, чем в их первую встречу, сверкали от слез. Теперь Уинифред лучше изучила его и знала, что врагов у Стеллана не так уж и много – всего лишь один.

– Ты права, – выдавил он сквозь стиснутые зубы. – Всем плевать на меня. Малин… даже не заметила моего исчезновения. – Его губы мучительно искривились. – Я не человек, а недоразумение, пустое место – иначе они хотя бы ненавидели бы меня. Но вместо этого они пришли мне на помощь. Черт, лучше бы они меня ненавидели.

– Они любили тебя, Акли, – напомнила ему Уинифред. – Как и ненависть, безразличие не рождается из ниоткуда.

Стеллан опустил голову.

– Как они могли любить меня, если я сам себя так ненавижу? – еле слышно произнес он.

Уинифред не смогла оценить, насколько тяжело ему далось это признание. Она ничего не ответила – любая фраза прозвучала бы как издевательство. Меньше всего она хотела, чтобы Стеллан забыл, для чего наконец сделал признание самому себе.

Он протянул Уинифред руку ладонью вверх, и