— Стараюсь, Матушка Вилда, — вежливо ответил Юрек.

— А что ж тебе не стараться, коли есть чем торговать. Не у всех в мародёрах ходит цыган. Цыгане известные воры и разбойники.

— Я не цыган! — запротестовал Драгош, который дымил трубкой, сидя на передке фургона. — Я валах!

— Брешешь ты, как паршивый кобель! — отрезала Матушка Вилда. — Ну да ладно — вор он и есть вор, хоть цыган, хоть валах, хоть какой-нибудь вшивый французик. Ежи, не угостишь ли даму своим превосходным табачком?

— С пребольшим удовольствием, Матушка Вилда.

Юрек щедро отсыпал своего зелья бабище, одетой в невообразимую смесь военного обмундирования и женского платья, она раскурила трубку с видимым удовольствием и уселась на табурет, предусмотрительно подставленный Юреком. Он немного тушевался в её присутствии и старался угодить, потому что Матушка Вилда верховодила над всеми маркитантами армии Карла Лотарингского.

Она была для них вроде судьи: разбирала все склоки, которые происходили по нескольку раз на день, защищала «бедняжек» (так она называла полковых шлюх) от произвола их «возлюбленных» (это случалось редко, но бывало), и была вхожа к самому главнокомандующему, когда случалась такая надобность. Солдаты откровенно побаивались Матушку Вилду; от её «леща» даже самые крепкие мужики улетали как пёрышки.

— Измельчали нонче людишки, измельчали... — Маркитантка задумчиво смотрела куда-то вдаль. — Мужики пошли в маркитанты! Вот скажи мне, Ежи, почему ты не хочешь сражаться за нашего императора Леопольда, встав в строй вместе с его доблестными солдатами?

— Я сражаюсь. С помощью поварёшки, — попытался отшутиться Юрек.

Но не тут-то было. Похоже, Матушке Вилде вожжа попала под хвост. Такое могло случиться только в одном случае — у неё нечем было торговать. Похоже, её мародёров или османы или крестьяне отправили вперёд ногами. И теперь маркитантка мучительно размышляла, как набрать новую банду поставщиков провизии. В такие моменты её настроение портилось, и она соответственно старалась испоганить его другим.

— Ты не виляй! — повысила голос маркитантка, закаркав, как старая ворона. — Отвечай честно, коли я спрашиваю!

— Могу и честно, — сказал Юрек, наливаясь гневом; вот привязалась, чёртова колотушка! — Не все такие храбрецы, как вы, Матушка Вилда. Что это будет за солдат с мокрыми штанами?

— Значит, ты трус... — отрезала маркитантка. — А плесни-ка мне своей сливовицы.

— Уже поздно! — отрезал Юрек, покрепче забивая пробку в бочонок; ему хотелось хоть чем-то уязвить нахальную бабищу. — Или вы забыли приказ по армии и не слышите звуки барабанов? Барабанщики уже ударили «цампенштрайх» — вечернюю зарю. Я не хочу неприятностей, мне дорог мой патент.

Каждый вечер в определённое время маркитанты по сигналу барабанов должны были забить пробку в бочку с пивом или вином. Это означало, что пришло время ночного покоя, и ни пиво, ни вино, ни тем более крепкие напитки не должны больше цедиться из бочек. Вскоре к фургону Юрека подойдёт дежурный офицер подразделения и отметит мелом уровень жидкости в бочке.

Обходя лагерь, офицеры стучали палкой по пробке, что означало безусловный приказ прекратить разливать пиво. При этом их сопровождали барабанщики, которые играли соответствующий сигнал. Если приказ не исполнялся, маркитанта тащили к полковому профосу. А у Юрека не было ни малейшего желания познакомиться с подчинёнными этого живодёра поближе.

В каждом полку имелся свой трибунал, который состоял из судьи, надзирателя (профоса) в чине капитана и представителя от солдат. Самой зловещей фигурой для всех тех, кто по тем или иным причинам вступал в конфликт с «артикулом» — основным законом полка, был именно профос. Кроме обширной, практически бесконтрольной полицейской власти, профосы были обвинителями в военных судах, где по их усмотрению часто определялся способ исполнения наказания, за что среди солдат они снискали дурную репутацию, всеобщую нелюбовь и презрение. К тому же профос был лицом неприкосновенным и за нанесённое ему оскорбление или угрозу в его адрес можно было и лишиться жизни.

В подчинении профоса находился штат помощников: тюремщик, байлиф (помощник профоса, судебный пристав), палочный мастер — лицо для исполнения наказаний в виде битья палками, палочные слуги — они отвечали и за охрану заключённых и, конечно, палач. Красное перо в его берете и орудия казни — меч и верёвка — служили напоминанием солдатам, что может ждать их в случае нарушения клятвы. Кроме всего прочего профосы имели право казнить солдат собственною властью за всякого рода беспорядки, грабежи и насилия без суда. К смерти профос без угрызения совести мог приговорить всякого солдата, найденного в не принадлежащей ему повозке с публичной женщиной. Как правило, после порки розгами, шлюха изгонялась из лагеря.

В связи с этим ввели официальную должность «хуренвайбеля» — «пристава публичных женщин», который обязан был следить за порядком в передвижных борделях и отчитываться перед профосом за количественный и качественный состав женщин, находившихся в лагере. Хуренвайбель не только организовывал повседневную жизнь обоза, но также решал, как провести его, как защитить обоз от нападения противника, как встать, чтобы он не мешал боевым частям. Матушка Вилда была с хуренвайбелем в дружеских отношениях, поэтому её фургон всегда занимал самую выгодную — «денежную» — позицию во время бивака.

— Опять юлишь... Что-то я тебя не пойму.

— А что тут понимать? Каждый человек зарабатывает на жизнь, как может. Что касается того, трус я или нет, то время покажет. У нас ещё впереди много приключений, я почему-то в этом совершенно уверен. Поэтому, Матушка Вилда, вы лучше берегите своих девушек, которые всегда приносят вам неплохой доход. А я, увы, один, и кручусь, как могу.

На удивление, Матушка Вилда не вспылила. Наверное, у неё значительно улучшилось настроение из-за табака. Хитроумный Юрек дал ей табачную смесь с буркуном. Травка присутствовала в табаке в таком количестве, что одна трубка могла успокоить даже буйнопомешанного.

— А, ладно... — махнула рукой маркитантка. — Живи, как хочешь. И всё равно, народ измельчал. Конечно, кроме женщин-маркитанток. Тебе не рассказывали про маркитантку Рут Тальхайм, которой было даровано дворянское достоинство за храбрость?

— Увы, нет.

— Тогда слушай. В 1579 году у Бибераха-на-Рисе в Южной Германии маркитантки доказали, что они способны не только обстирывать и ублажать своих солдат. Войско имперского полковника Айхгольца на привале было атаковано швейцарцами. Дав залп из ружей, те бросились в атаку и стали быстро теснить ошеломлённых ландскнехтов. Немцы беспорядочно отступали, бросив раненых и обоз с припасами. Участь тех, кто остался в лагере, была очевидна — швейцарцы, ненавидящие немцев, перебьют всех до единого, в том числе и раненых. Но маркитантки во главе с храброй баваркой Рут Тальхайм не оставили своих в беде. Женщины подняли упавшее знамя, взяли оружие раненых и, возглавляемые хуренвайбелем, самоотверженно вступили в бой со швейцарскими алебардщиками. Участник сражения фендрих[86] Отмар Хаген потом рассказывал: «Наш капитан воскликнул: „Трусы, оглянитесь! Шлюхи сражаются, а вы бежите! Будь проклят день, когда я стал командиром жалких ублюдков!" Стыд вернул ландскнехтам воинскую доблесть. Бой у обоза закипел втрое жарче. Многие маркитантки уже пали мёртвыми, но баварка Рут, стоя спиной к тележному колесу, продолжала сражаться. Наконец немцы одолели и отбросили швейцарцев. Потери оказались велики, в том числе были убиты девять маркитанток, а две дюжины из них получили ранения. Полковник приказал похоронить павших девушек с воинскими почестями»...