сюда того типа с лодкой, — приказал лейтенант Богодулу, сидевшему справа от него на заднем сиденье. — Похоже, напился и забыл, что мы распорядились сдать все плавсредства на Морской вокзал.

— Слушаюсь, шеф. Да не напился он. А оборзел.

Опустилось стекло.

— Эй, гондоньер! — заорал, сложив руки рупором, Богодул. — Греби сюда, животное. Греби, пока из твоей посудины решето не сделал.

Он высунул в окно ствол АКСУ.

Гондольер по прозвищу Краб начал быстро работать веслом и причалил к берегу. Он был мужик тёртый. Сашка иногда нанимал его и знал, что Краб не любит даже правильно произнесённое слово «гондольер», предпочитая быть просто «лодочником». Но с Богодулом ссориться опасно. Всем было известно, что старшина скор на расправу и шутить любит, но от его шуток смеётся только он сам, а остальным впору заплакать.

Пока Краб привязывал лодку, Богодул держал его на мушке и пел: «Я убью тебя, лодочник» хриплым басом.

— Лодка конфискована. Ввиду чрезвычайного положения, — пояснил Режиссёр, — Саня! Обыщи посудину. И его тоже. Подозреваю, что он шпион.

Младший послушно распахнул дверцу. Закинув за спину ружье, вышел из машины. Осмотрел посудину. Потом, преодолевая отвращение, прохлопал карманы бомжевато одетого лодочника.

Но в лодке ничего подозрительного не нашлось, только пожитки Краба. В карманах — портсигар с самокрутками, полупустой старый кошелёк из замши и складной нож.

— Ого, да у него холодное оружие. Изымаем. А с лодкой сейчас решим. Хотя я отправил бы на дно. Он нарушил распоряжение сдать плавсредство на станцию. Срок истёк десять часов назад.

Пока Молчун производил обыск, перевозчик смотрел на него, и за его равнодушным взглядом явно скрывалось презрение.

— Ничего такого! — объявил, наконец, Младший. — Обычное барахло.

— Деньги есть?

— Да.

Режиссёр подошёл и выудил из кучки кошелёк. В нём оказалось немного мелочи. Не считая, лейтенант пересыпал монеты в карман.

— Это штраф и плата за хранение. Саня, позови этих ленивых сволочей, — лейтенант кивнул на ошивающихся у набережной стражников. — И сдай лодку им под роспись. А ты не боись, Краб. Послезавтра тревогу отменят, все посудины вернут хозяевам.

Молчун выполнил всё, что было приказано. Гондольер продолжал буравить его взглядом. Интересно, кем он его видит? Нерассуждающим орудием, тупым истуканом?

— Как же. Знаю я вас, — сквозь зубы процедил лодочник. — Аж два раза вернёте. Кровопийцы.

Богодула, похоже, достало, что молодой боец не может утихомирить бузотёра. Поэтому он вмешался. Сашу просто отодвинул в сторону, как досадную помеху, подошел к Крабу, сгрёб за воротник двумя пальцами и навис над ним, как смерть. Оскорбление бойцов при исполнении не было преступлением против закона. Но «спросить» за это по понятиям можно было строго.

— Ты чего-то не понял, обоссанная куча верблюжьего говна? Езжай на хер и возвращайся с магнитиком. Или присаживайся, гость дорогой... На бутылку. Могу дать поменьше, побольше. А? У тебя не рак мозга, а мозг рака, если ты ещё не вкурил. Продолжим или съедешь с этой темы?

Видимо, лодочнику хотелось поспорить, но репутация Богодула бежала впереди него. Краб промолчал и даже выдавил из себя что-то вроде извинения.

— То-то же. Бывай, ракообразное.

Когда «коты» сели в машину, «гондольер» процедил сквозь зубы: «Вот придёт Кирпич…», — но, похоже, единственным, кто услышал фразу через неплотно закрывшееся окно, был Саша. И столько в ней было злости, что парню стало не по себе. Даже если лодочник и не был шпионом оборвышей, сейчас у него появился ещё один повод их ждать.

— Шеф сказал, что если хоть одна лодка будет на воде, он шкуру сдерёт с нас, — снизошёл Режиссёр до пояснения бойцам. — Паранойя крепчает.

Саша понял, что его подработки, скорее всего, «накрылись». Остров закрывался и явно готовился к чему-то плохому.

А вот и мост Бетанкура. Эксплуатирующийся и охраняемый совместно. На той стороне — уже ничейные земли, хотя раньше они были одним целым с Островом. Культурной столицей, вторым по величине городом в стране.

Поднялся шлагбаум. Проехали самый укреплённый КПП с бетонными дотами и пулемётами.

За ним на той стороне после чистой простреливаемой полосы стояли брошенные сейчас железные киоски, деревянные столы и лотки. Это был временный рынок, который оживал по воскресеньям, — небольшое послабление в правилах. Сюда приезжали торговцы из договорных деревень, тут совершались сделки с теми, кого не хотели пускать в город, продавалась свежая зелень, овощи, рыба и многое другое.

Их встречал утонувший мегаполис, настоящий Санкт-Петербург. Настолько огромный и величественный, что многие верили, будто его построили не люди, а атланты. Даже Остров для человека из глухомани был грандиозен. А внешний Питер, пусть и погибший, казался прилетевшим с другой планеты.

Младший видел Москву. Там тоже голова кружилась от мысли, что на многие десятки километров тянутся руины из бетона, расчерченные геометрически правильными улицами, и всё это построили люди, соотечественники.

Но там были развалины. А тут всё казалось иногда совсем нетронутым.

Центр был наполовину затоплен, по улицам струились болотистые ручейки, пересыхающие летом, а некоторые превратились в каналы, по которым можно передвигаться на лодке. Площади стали болотами, где хлюпала грязь, засасывая ноги по колено. Но тут, на Петроградской стороне, большой воды обычно не было.

А зимой и вовсе всё это замерзало, и передвигаться было легче. Можно было даже ходить по заливу, например, обыскивая севшие на мель корабли. Правда, уже с конца февраля хождение по льду становилось предательски опасным.

Старые дома по обеим сторонам улицы казались древними, тысячелетними. Хотя им, как читал Сашка, и вправду были сотни лет. Конечно, до войны их наверняка ремонтировали и подновляли, но, похоже, и древние строители строили на совесть. А может, они действительно были титанами или рептилоидами?

Некоторые здания всё же обрушились. Но даже подтопленные, дома на этих древних улицах сохранились лучше, чем новые, бетонные, в далёких от центра районах. Как и в других городах, застроенных в основном «панельками». Те активно рушились даже там, где никаких бомб не падало. Время действовало сильнее атомных взрывов. Денисов говорил, что ржавеет арматура внутри железобетона.

Раньше первые пять километров не представляли большой опасности. Так близко к Острову засад не случалось. Но с недавних пор всё изменилось, и теперь надо быть начеку везде.

Ближайшие районы прежнего Петербурга Остров объявил своим «санитарным поясом». Там не разрешалось жить, не разрешалось промышлять. Конечно, контролировать все эти сотни квадратных километров было нереально. Но эти районы просматривались