да и скажи: – Да хоть бы душу чёрту продала, лишь бы мне кто-то помог!

И тут, как в сказке, чёрт к ней и явился. Она, говорит, чуть не родила там же с испугу-то. А тот ей и говорит, мол, душу значит продать готова? Та кивает. Рассмеялся лукавый да и говорит:

– Твоя душа мне без надобности, ты и так уже нам служишь, а вот за эту готов я с тобой поторговаться, – и на живот её показывает.

Пантелевна недолго думала.

– Всё равно ребёнок этот мне не нужен, – решила, да и согласилась.

– Ну так по рукам, значит, – заржал чёрт, и добавил, – Будешь ты теперь гадать, как никто не умеет в этом городе, люди к тебе вереницей пойдут, от заказов отбоя не будет, деньги рекой потекут. А вот младенец твой умрёт, как только родится. И не вздумай его самовольно покрестить, помни, что ты его нам обещала!

Сказал так и исчез.

Ну а дальше всё и было, как он ей сказал, открылся у неё дар, клиенты потянулись. Чего она только тут не творила. А как день родов наступил, родила она в больнице, да ребенок и часу не прОжил, всё как и чёрт ей сказал.

Время потекло. А спустя некоторое время и начал он к ней являться.

– Кто – он? – снова задал я тот же вопрос.

– Да младенец тот. Только не человеком он уже был, а одним из этих… С копытами которые. Сам весь мохнатый, пальцы длинные, когти, на ногах копыта, а лицо человечье.

Меня передёрнуло. Дядя Миша заметил это и замолчал. А после и спросил:

– Так ты тоже его видел?

– Видел, – ответил я.

– Ясно, – сказал дядя Миша. Мы молча пили чай, а спустя некоторое время дядя Миша продолжил рассказ.

– Стал заложный младенец являться ей. Сначала в виде тени необычной, которая сама по себе двигалась, на стенах появлялся, а после и сам начал показываться. Поначалу ночью только, а после и днём.

В квартире невозможно жить стало, сильно шумел заложный, посуду бил, спящих душил, всех клиентов распугал. Он ведь и при них уже стал приходить. До того дошло, что на Пантелевну стал он нападать так, что та сплошь в синяках и укусах ходила. Я сам лично видел её руки. До самого плеча синие. А ещё говорил он ей, что это цветочки ещё, а вот, когда она помрёт, тогда он до неё доберётся и за всё она ответит, что продала его дьяволу.

Ну и купила себе Пантелевна новую квартиру и съехала отсюда, в надежде, что отстанет он от неё. А эту квартиру сдавать начала, да только долго тут никто не заживался, месяц проживут тихо, а после и начинается у них… Это тебе она сказала, что к детям уезжает, а на самом деле она уж лет пятнадцать тут не живёт. Да заложный-то этот за ней по пятам ходит, не спас её переезд. Разве ж от такого греха скроешься? Такое сотворила. Душу дитя родного продала.

Говорят, что и на новом месте несладко ей было. Так она и бросила своё дело, ворожбу да привороты. Только в грязи этой была она уже по самую шею, так что не отмоешься. Смерти она до ужаса боится. Да только от неё ещё никто не уходил, а годы у Пантелевны уже приличные, скоро придётся ответ держать за свои дела. Так то. А заложный в этой квартире нет-нет да и появится. Давно вот его не было, мы уж тут думали, что всё, а, вишь, опять пришёл.

– И что делать-то, дядь Миш? Продавать только квартиру эту.

– Не торопись, – ответил дядя Миша, – Ты вот что, поживи пока у меня, я ведь всё равно один, где что надо у себя, сходишь возьмёшь. Да и мне хорошо, укол где поставишь, когда давление подскочит. Так что у меня тоже своя корысть. Дядя Миша рассмеялся. – А там видно будет, что делать.

Так я и поступил. Решиться на продажу долгожданного жилья решимости не хватало, но и испытать ещё раз встречу с тем существом, желания у меня не было. Забрал я своего кота, и собрав кой-какие вещи, переехал к соседу. Прожил я у дяди Миши пол-года, за это время свыкся даже, как родные стали мы с ним. Квартиру освятил за это время.

А после новость до нас дошла – умерла Пантелевна неделю назад. Я перебрался к себе, первые ночи боялся, конечно, с опаской на всё смотрел. А потом понял, что ушёл заложный. Хочется верить, что после смерти матери душа несчастного младенца всё же ушла в рай…

Марианна Петровна из Берёзовки

Имя это дала дочери мама, в тот год, когда Марианна родилась на свет, по телевизору как раз шёл очередной мексиканский сериал, который с упоением смотрели все деревенские жители – и стар, и млад. Не то, что бабы, а и мужики с волнением ждали, что же произойдёт в следующей серии. А чего? Жизнь в деревне знаете ли не балует событиями, а тут такие страсти кипят! Вот и дивились деревенские на шикарные коттеджи, лимузины, пальмы на набережных, да огромные «двухспальны» кровати в спальнях, размером с их избы, отдыхая душой от собственной полунищеты, да раскисшей от дождя дороги за окном. А потом горячо обсуждали события последней серии на работе и дома по вечерам.

Вот и мама Марианны не была исключением. Замуж она вышла поздно, уже в тридцать три года, да ещё и дети у них с мужем Петром долго не получались, уже и не ждали, как тут, в сорок лет – на тебе! То ли, насмотревшись на мексиканские страсти, то ли уж само так вышло, только спустя год после того, как начался сериал тот, родилась у Петра с Алевтиной дочь. И назвала её Алевтина Марианной.

Деревенские, как не любили главных героев слезливой мелодрамы, но всё же Алевтине высказали – мол чего выдумываешь? Девке ещё жизнь жить, что за Марианна? Да ещё и Петровна. Смех один! Называй, мол, нашими русскими именами, как полагается. Однако счастливая мать упорно стояла на своём – Марианна и всё тут. Да и обосновывала между прочим, вот, мол, мою бабушку ведь Анной величали, а у Петра-то значит, Марией, вот вам и Марианна! Муж тоже вроде как спорил поначалу, но жена стояла на своём, так и зарегистрировали новорожденную под этим именем.

Ну жизнь потекла – пелёнки да распашонки, бессонные ночи, первые зубы, ясли, сад, первый класс. Дома отец дочку Марией величал, а мать та только Марианной. Ребятишки деревенские, друзья девчонкины, те по разному звали, кто Анькой, кто Манькой, кто Ариной, да ещё дразнили, где твой Луис Альберто? Сами-то они, конечно, и понятия не имели кто это такой, да видно родителей дома наслушались, как те зубоскалят, вот и выводы сделали.

– Где жених твой? Где Луис Альберто?

Но не всегда так было, конечно. Дружили как обычно, бегали вместе. Просто как ребятишкам без дразнилок, а тут имя необычное, чем не повод. У ребятишек языки без костей.

Время летит, не догнать. Вот и восемнадцать лет промелькнуло, как один миг. Выросла девка красавицей, и правда, будто заграничная – волосы все в мелких кудрях, глазищи большие зелёные, стройная, смуглая. Парни уж давно обзываться бросили, теперь бегали за ней по пятам, да в рот заглядывали, только Марианна от них лишь отмахивалась. Мол, не надо мне никакой любви, пока не выучусь, а я, говорит, на врача учиться поеду.

Родители отговаривали, времена тяжёлые, денег нет, давай в райцентр на «фельшера» тебя отправим, и будет с тебя, вернёшься в деревню в медпункт. Тем более старый фельдшер Степаныч уже давно на пенсии, и рад бы отдохнуть, да замену не присылают, не хотят молодые в деревню ехать. Степаныч уж уходил на пенсию-то, да всё одно – по старой памяти все к нему идут за советом, как где прихватит, иль совет нужен. Вот и вышел Степаныч обратно в свой медпункт.

– А чего, – говорит, – Бесплатно работать,