пусть тогда уж платят городские власти, коль не хотят нового доктора присылать к нам.

Но Марианна ни в какую.

– Я, – говорит, – На бесплатное отделение буду поступать, там и общежитие дают иногородним. Вы только первый год мне помогите, а там я санитаркой устроюсь по ночам, сама буду зарабатывать. Но врачом стану.

Что поделаешь с ней? Согласились родители, всё равно, думают, домой вернётся, там таких желающих пруд пруди. Ан нет – поступила девка! Сама, безо всякого блату! Она умная девчонка-то была, в школе на одни пятёрки училась. Сложно было, не то слово, тяжко было родителям – на дорогу нужны деньги, на одежду, на питание в городе. Но ничего, выдюжили, ради дочери единственной. А потом и времена потихоньку налаживаться стали, полегче стало людям.

Так вот и шесть лет пролетели. Дочь закончила институт и началась у неё интернатура. Выбрала она для себя профессию неженскую прямо – хирургом стала. А тут программа началась какая-то по обмену специалистами, и как лучшей бывшей студентке выпала Марианне такая возможность, пригласили её в Германию, обучаться новой методике по хирургическому лечению злокачественных опухолей. Приехала Марианна к родителям, объявила им новость, да и улетела на целый год за море-океан, оставив ошарашенных родителей дожидаться её с новыми знаниями. Вот уж разговоров было в деревне!

А спустя пол года присылает дочь письмо, зовёт к себе в гости, мол билеты куплю, только прилетайте – замуж я выхожу тут. Батюшки! Мать в обморок упала, отец за голову схватился – что делается! Ну поостыли, письмо раз двадцать перечитали. Да куда ехать, тут хозяйство, его и на день не оставишь, коровы, куры… Посмотрели адрес обратный, больно мудрёный, самим и не разобрать. Написали ответ, отнесли на почту, там помогли с адресом обратным, подписали. Пролетело ещё пол года и в один из дней приехала в дом родной Марианна, да не одна, а с мужем! На такси приехали, прямо из аэропорта. Муж видный, красавец, доктор тоже! По-русски помаленьку уже балакает, дочка зря времени не теряла. Подарков родителям навезли. Гостили две недели. Пока гостили, родителям телефон провели, чтобы звонить можно было из Германии, значит, в любое время. Погостили да и уехали, оставив деревенским поводу для разговоров на цельный год вперёд.

А мужа-то, кстати, Альбертом зовут. Хоть и без Луиса.

Ёка

– А моя-то бабанька сказывала, что нельзя так ворожить, не то Ёка придёт, – горячо шептала подружкам веснушчатая Полюшка, подпрыгивая на месте. Весь вид её говорил о том, что она не на шутку взволнована, рыжие кудряшки выбились из толстой косы и торчали в стороны, обрамляя веснушчатое круглое личико, словно лучики – солнышко.

– Что за Ёка ещё? – спросила Полюшку Катерина, черноволосая, высокая девушка с красной лентой в косе. Катерине не терпелось узнать, женится ли на ней Игнат аль и дальше станет время тянуть, да подмигивать на посиделках насмешнице Веруньке. Веруньке-то что, ей всего шестнадцать годков, а Катерине уж двадцатый пошёл. Не ровен час и в девках останется, и так уж засиделась.

А ведь всё при ней – и статью вышла, и лицом взяла, и голосом. Да вот верно говорят – не родись красивой, а родись счастливой. Уже три года сохнет она по гармонисту Игнату, а тот лишь дразнится. Порой кажется Катерине, что всё, любит он её, и замуж позвать готов. А в другой раз пойдут с молодёжью на санках кататься с Медвежьей горы, а Игнат и в сторону её не глядит, будто и ни при чём.

А тут и Рождество наступило, закатилось на небосвод яркой Вифлеемской звездой, что в морозные лунные ночи светит так ярко, что можно вышивать без лучины, если сесть у окошка. Морозы стояли крепкие, такие, что углы избы трещали, а дым из печных труб застывал в густом кисельном воздухе недвижимой лентой. Деревья заиндевели, покрылись белой бахромой. Снег скрипел под валенком хрустко и весело.

А коль Рождество, значит за ним следом и святки. Вот где девкам раздолье! Станут они вечерять у кого-нибудь из подружек, соберутся все в одной избе, да ворожить примутся – на суженого, на судьбу свою, на будущее…

И слыхала Катерина когда-то от бабушки своей, что есть одно гадание верное. Да только страшное оно. Не каждая возьмётся. И случай рассказала, мол, жила у них в деревне девка одна, которая на святках вот эдак-то решилась погадать. А после нашли её мёртвой на поветях, да вся она седая была. Кто знает чего ей там привиделось, но что-то, видать, страшное очень. Опять же гадание непростое, надо всё соблюсти.

А заключалось-то оно вот в чём. Когда помрёт в деревне какая-нибудь старуха одинокая, которая всю жизнь без мужа прожила, вековуха, значится, то надобно прядь волос её заполучить, да так, чтобы никто не заметил, не догадался. Тут опять же условие, старуха непременно должна летом помереть.

Волосы те следует припрятать до зимы, а как наступят святки, тогда и ворожить можно. И вот как. Надобно отрезать прядь своих волос да с теми, старухиными, в одну косицу сплести, чтобы мир живых с миром мёртвых сошёлся, после нитью красной перевязать. А ночью забраться на повети, свечу зажечь, вокруг себя круг очертить, а волосы положить за круг и сказать заветные слова, какие, бабушка шёпотом бабам шепнула, да Катерина не зря спящей притворялась на полатях, всё услышала и припомнила, хоть и было ей тогда лет десять.

И вот сейчас пригодились они Катерине. Этим летом, как раз на Купалу, у них в деревне старая Авдотья померла, прожила она век свой одна одинёшенька, замуж не выходила. А бабка Катеринина читальщицей была, её и обмывать покойников звали, и псалтырь над ними читать. Позвали и к Авдотье. А Катерина следом увязалась, мол, помогу я тебе. Тогда-то и срезала она тайком прядь седых длинных волос у покойницы, да сунула в карман передника. С бьющимся сердцем припрятала она волосы те в хлеву до поры до времени. А тут и святки наступили.

Страшно было Катерине так гадать, да любовь к Игнату всё пересиливала. Но, памятуя бабушкин рассказ про девушку, которую нашли неживой, решила она поделиться своими намерениями с подружками – рыженькой Полюшкой да тихой, скромной Акулиной. Всё, глядишь, не так страшно будет. Ну и рассказала. Да покаялась. Полюшка тоже этот рассказ от своей бабки слыхала, да по-своему, и теперь, узнав, что задумала Катерина переполошилась и не давала ей проходу.

– Не вздумай так делать! – тараторила она, кружа вокруг Катерины, – Не позволю!

– Знала бы, так и сказывать тебе не стала! – огрызалась Катерина в сердцах, – Хоть ты что говори, а я всё по-своему сделаю, как надо. Сколько можно в девках сидеть, эдак я и сама вековухой останусь!

И вот сегодня собрались они у Катерины дома, родители с младшенькими в соседнее село к тётке укатили, а Катерину на хозяйстве оставили. Самое время значит гадать! Позвала она в гости Полюшку да Акулину и принялись они, как стемнело, воск лить, да зёрна бросать. Девчонки смеются, ахают, интересно им, а Катерина скучная сидит, не нужны ей эти шалости, хочется поскорее по-настоящему погадать.

Вот и ночь наступила. Девчонки-то у своих заране отпросились, сказались, что у Катерины ночевать будут. Ну, можно и начинать. Вздохнула Катерина, поднялась с места, а Полюшка всё за ней поглядывает, каждое движение ловит.

– Пора, девоньки, – сказала Катерина, – Я пойду, а вы тут посторожите, мало ли чего.

– Не пущу! – подскочила Полюшка.

– Опять ты за своё, – осерчала Катерина, – Тебе легко говорить, всего семнадцать годов, а мне уж двадцатый идёт. Боишься коли, дак так и скажи, иди домой, я никого не держу. Полюшка к ней и так и эдак, а после и сказала:

– Нельзя так ворожить, не то Ёка придёт.

Сказала и сама испугалась.

– Какая ещё Ёка? – спросила Катерина.

– Да та самая, которая на вопросы твои отвечать станет. Бабанька мне эту историю про девку-то