и будет лежать в фундаменте самой сильной ненависти на свете. Мало что так же ненавистно для фальшивки, как подлинность.

Но, к сожалению, нити, что связали нас троих в единое целое, намного крепче простой ненависти, и я отдаю себе в этом отчёт. Это то, что на востоке принято называть нитями судьбы; это то, что в паутине вероятностей именуют предназначением. Наши судьбы переплетены так тесно, что этот узел не развязать — его можно только разрубить.

Я ясно вижу это теперь.

— Здравствуй, колдун, — усмехнулся железный ангел. — Пришёл твой черёд заплатить за игры с нечистой силой.

— Каждому воздастся по вере его, о вестник, — ответил я спокойно.

Мои дневники были частично сожжены, частично отправлены единомышленникам; малыш Гектор получил свои инструкции и спрятался так, что железному ангелу до него не добраться; голуби разлетелись во все стороны; инструкции ученикам розданы; все приготовления, которые позволят моей будущей ангельской сущности вспомнить всё, сделаны.

Ничто не стоит между мной и человеческим огнём, в котором мне суждено сгинуть.

Ничто не заставит меня испугаться воплощения этого огня.

— А ведь и правда совсем не боишься, вот что удивительно… Я видел много твоих воплощений, — сказал Варифиэль, — но их объединяет одно: ты совершенно безумен.

Я не удержался от ироничной улыбки.

— С полной ответственностью могу вернуть тебе этот комплимент, о вестник. Убеждён, это можно сказать о нас обоих.

Верифиэль рассмеялся.

Теперь он смотрел на меня почти что одобрительно, как на надоедливую букашку с красивыми крылышками.

— Знаешь, — сказал он, — а ведь из тебя бы мог получиться праведный и чистый человек. Но знаешь, в чём твоя проблема?

— В том, что я дружу с демоном?

— Это следствие. Проблема в том, что ты задаёшь слишком много вопросов. Ты слишком умён и стремишься познать мир, а это всегда ведёт к ереси.

— Тебе виднее, карающий.

— Ха. Зачем ты так стремишься к звёздам, колдун? Людям не достать до звёзд, история башни доказала это. Так зачем?

Конечно, ты не понимаешь.

Таким, как ты, никогда не понять.

— Кем мы будем, когда перестанем стремиться к звёздам, о вестник?

— Идеальными людьми, лишёнными слабостей.

— Я верю в иное.

— И что, твоя вера стоит смерти?

— Эта моя вера стоит всего.

Ангел усмехнулся почти что дружелюбно; пламя свечей плясало на его стальных перьях.

— Бедняга, — сказал он, — спустя столько перерождений ты ещё не понял… Знаешь, там, на площади, тебя ждут люди. Множество людей, мечтающих увидеть, как правильно готовить запеченных еретиков на дровах. Им не нужен свет звёзд. И никогда не будет нужен, вот в чём штука. Им достаточно греться у пламени костра, в котором можно кого-то сжечь. Причём не важно, кого именно — главное формальный повод. И это, друг мой, единственная правда о человечестве. Предположи — и не ошибёшься.

— Это правда, несомненно. Но — не единственная. Да и не поздно ли говорить об этом теперь?

Он хохотнул.

— Пожалуй, поздно. Но это обычное дело: когда мы стоим с тобой лицом к лицу, время всегда одно — поздно. И не нужно никаких этих дурацких механизмов, чтобы об этом знать.

Что же, с этим невозможно спорить.

— Возможно, эта тенденция изменится, — я заглянул Верифиэлю в глаза. — Видишь ли, я решил принять твоё предложение.

Вот теперь он был подлинно изумлён.

— Мы сейчас говорим об одном и том же? — уточнил железный ангел.

— Если подразумевается, что моя душа будет отныне принадлежать тебе и служить в качестве карающего ангела, то мой ответ — да… Если ты, конечно, выполнишь одно условие.

— Я весь — вниманье.

— Ты оставишь в покое Шаакси.

Верифиэль пару мгновений молчал, а после — расхохотался.

— Здесь, сейчас, ты всё ещё просишь меня за него?

— Я знаю про големов. Я знаю, что город стал ловушкой. Я знаю, что твои верные псы…

— Божьи люди, ты имеешь в виду.

— …твои верные псы готовы загнать любого, будь он демоном или колдуном. Ты перебил Шааксу хребет своим крылом. И ты делаешь всё, чтобы его уничтожить… И я говорю тебе: возьми меня и оставь в покое его. Не ищи встречи сам, не старайся уничтожить, если судьба сама вас не столкнёт лицом к лицу. Ты сам знаешь, что, пока ты владеешь моей душой, это в любом случае будет твоей победой.

Верифиэль задумчиво склонил голову набок.

— А что же, ты и правда веришь, что твоя душонка пройдёт испытание небесами и сумеет стать ангелом? Брось, ты сгоришь в небесном пламени за свои грехи!

Я подавил улыбку, чувствуя, как гложет упомянутое небесное пламя мои кости.

— Так или иначе, ты ничего не теряешь. Либо я погибну, либо стану одним из твоих подчинённых. Причин сомневаться нет: ты остаёшься в выигрыше при любом раскладе.

Почти при любом, да славится пресветлый Сариэль.

Но это уже совсем другая история.

Железный ангел глубоко задумался. По лицу его было совершенно очевидно, что он сомневается, подозревая ловушку, но соблазн велик.

О да, коль уж в этой игре мне отведена роль Змия, я позаботился, чтобы яблоко было как можно соблазнительнее на вид.

— Ладно, — сказал в конечном итоге Верифиэль, — будь же по воле твоей, друг мой.

— Ты принимаешь условия и клянёшься исполнять всеми неназываемыми Именами?

Он слегка скривился, но яблоко было уже надкушено.

— Принимаю. Клянусь.

Ангельские письмена проскользили по его перьям калёным алым: не нарушить, ни преступить.

Я позволил себе на миг прикрыть глаза: получилось.

Этот плод оказался соблазнительным в достаточной мере.

— Что же, значит, быть посему. А теперь идём, мой друг тысячелетней давности: тебя определённо заждались.

Я всё же позволил себе улыбку.

— Нам не следует заставлять добрых людей ждать.

— Прошу.

— Благодарю.

Раскланявшись с железным ангелом, я вышел навстречу ожидающей меня судьбе.

27

*

Как по мне, всё многообразие человеческих конфликтов можно свести к трём общим знаменателям.

Первый вариант самый простой, типичный и по-человечески бессмысленный. Он стоит и будет стоять на принципе “плохо мне — нагадь другому”. В тот же салат стоит бросить всех безглазых соседей, потому что слепая готовность ненавидеть всех разом просто для того,