— Я, я. Не то чтобы я был единственным, сам знаешь, к этому аспекту многие твари так или иначе приложились. Но та история с пламенем — ага, я. Не из альтруистических соображений, если что, не думай хорошего. Просто хотел испортить дурацкие папочкины игрушки, потому что раздражает.

Ладно. Мне определённо понадобится время, чтобы переварить этот факт.

Легион осмотрел меня и скептически хмыкнул.

— Ладно, треск порванных шаблонов и стук отвалившихся челюстей всегда входили в список моих любимых музыкальных сопровождений, но хватит уже. Хочу продолжения. Ну так что? Давай, порадуй меня. Я обожаю слушать чужие представления о себе! Раньше, правда, был несвято уверен, что с человечками в этом плане никто не сравнится, но теперь эпатирован и заинтригован. Зря я, выходит, не общался раньше со своими так называемыми, не прощай папочка, сотрудниками! Даёшь жуткого Шефа в массы! Хочу знать, каким ты меня воображал.

— Ты точно не ошибся с профильным отделом? Тебе бы в тщеславие, — брякнул я.

То есть, как вы понимаете, несло меня уже просто со страшной силой. С одной стороны, я всегда обожал дёргать за усы всех мимо пробегающих тигров, с другой стороны, присутствие Легиона влияло на меня, как крепкий алкоголь на пару дней не жравшего малолетку.

Повезло, что пока что, кажется, Легиона это развлекало.

— О, ты всерьёз считаешь, что я не мог бы при желании уютно устроиться в любом из отделов? Я сочетаю в себе всё самое лучшее… ну, то есть, самое худшее. Ты понял. Я есть всё и я есть все.

Его сияющая улыбка бесила до невозможности. Боюсь, мой ответный оскал совсем не тянул на хоть какое-то подобие уважительности, но Хэла всё, кажется, устраивало.

Похоже, он находил меня ужасно забавным.

— Но вообще-то должен отметить, что вот в данном конкретном случае моё любопытство относится не только к тщеславию, — заметил он вкрадчиво. — Тут же вот какое дело… ты ведь понимаешь, что собираешься описывать не меня, а себя?

— Я не понял…

— То, как люди и прочие заинтересованные сущности воображают себе меня, не говорит обо мне почти ничего. Но всё рассказывает о них самих. Как же много выводов можно сделать о целой культуре, просто поглядев, как она изображает меня! И не только глобально. Ты вот никогда не задумывался, что это и есть самый простой и удобный способ узнать о человеке если не всё, то самое важное?

— Спросить, как он представляет тебя?

Хэл тихо рассмеялся, и его смеху вторили тысячи, миллионы голосов. И было что-то в его постоянно меняющемся и в то же время постоянном лице, в его веселье, в его словах, отчего я подумал: Легион вовсе не так страшен, как я воображал.

Он намного страшнее.

Хотя бы тем, что он совсем не то, чем кажется.

И тем, что его притяжению и очарованию совершенно невозможно сопротивляться.

Будто поняв, о чём я думаю (хотя почему же будто?), Хелаал склонился к моему уху.

— Когда хочешь быстро понять, кто стоит перед тобой, обычно достаточно задать пару вопросов, — шепнул он доверительно, и его горячее дыхание пахло утренним ветром над Нилом, и южными пряностями, и сладким жаром пустыни. — Мой друг спрашивает обычно: "Что помогает вам дышать". И ещё он любит вопросы вроде "А вы есть или просто снитесь подводному чудищу?", или "Не подскажете мне верную дорогу?", или "Как нарисовать мурлыканье кошки?" — но всё вышеперечисленное он бережёт для особых случаев. Для более, скажем так, интересной клиентуры. Учитывая, что он физически не способен нигде заблудиться, вопрос про дорогу особенно смешон. Подозреваю, это такая шутка, которая должна быть понятна лишь избранным... Но я вот в большинстве ситуаций предпочитаю один-единственный принцип: скажи мне, что есть зло, и я скажу тебе, кто ты.

Его глаза оказались прямо напротив моих.

— Так что для тебя зло, Шаакси? Кем я был для тебя всё это время?

Моя сущность плавилась, как и реальность вокруг, а я не мог отвести взгляда от этих глаз.

Прекраснейший, талантливейший и свободнейший из крылатых.

Ужаснейший из проклятых.

А возможно ли было бы одно без другого?..

Я и хотел бы солгать, но не мог.

— Зло — это клетка. Это предопределённые пути, по которым ты не хочешь идти, но всё равно идёшь. Это выбор без выбора. Это бессилие перед системой, частью которой быть не можешь… Но не можешь и не быть. Для меня всё это время ты был символом этой клетки.

Он медленно провёл когтем по моей щеке.

— Ну что же. Не знаю, будет ли этого достаточно, но так и быть… Ты спросил меня, что такое Кольцо. И вот тут важно понимать: Кольцо на самом деле — просто побрякушка, дурацкий кусок низкопробного металла. Вопрос не в нём, а в силе, которая стоит за этой игрушкой. Силе, которая принимает раз за разом разные обличья, но по сути не меняется веками и тысячелетиями. Человеческие властители будут рождаться и умирать, поля боя зарастут травой и станут реками, разлетятся в пепел твои обожаемые пирамиды, но такие вот Кольца будут всегда, пусть и в разной форме. Они суть клетка, ловушка, в которую попадает и раб, и владыка. Пьеса о короле, сидящем в клетке, и стражнике, сидящем в клетке, и тюремщике, сидящем в клетке, и заключённом, сидящем в клетке, и повстанце, сидящем в клетке, и… Дальше продолжать? Роли разные, но они зачастую сами не понимают, а если и поймут, то не решатся признать очевидное: сколько бы они ни ненавидели друг друга, но клетка одна. Это главный секрет, который и не секрет, но никто об этом не хочет помнить и знать. Но клетка всегда одна.

Я замер.

— Ты ведь не хочешь сказать…

— Да брось, — усмехнулся Легион, — всё ты прекрасно понимаешь. Ты уже сложил эти два и два, получив закономерные восемь.

— Закономерные восемь?

— В разных пространствах — разные закономерности. Так теперь скажи-ка, Шакс, маркиз безумия: что такое Кольцо на самом деле?

И не отвертишься.

— Оно — эта самая клетка, воплощёнаня в вещественную форму. Сила, которая руками человеческими придала форму самой себе.

— Ну вот видишь! А делал вид, что не понимаешь… Я тебе уже говорил, что ненавижу эти миры. Сомневаюсь, что ты в курсе подробностей, но должен был слышать историю про “мир-ловушку”, “мир, в котором бессмертные будут умирать