– Откуда мне знать? – пожала плечами Тамара Антоновна. – Если уж ее муж об этом не знает, то я и подавно. Вернется – спросишь!

– Она ушла, мама! Она не вернется! В шкафу нет ее вещей. Она меня бросила. Бросила.

– Этого следовало ожидать, – неожиданно спокойно сказала Тамара Антоновна. В ее голосе ему почудилось удовлетворение. – У нее есть мужчина. Раз уж так получилось, думаю, теперь я могу рассказать тебе все.

– Ты что, знаешь его? – побелел Сергей. Он до конца не верил, что Юля так быстро променяла его на другого.

– Мне крайне неприятно говорить с тобой об этом, но Юленька оказалась очень непорядочной девочкой. Она мне сначала очень понравилась, но потом я узнала такое, что…

– Мама, не тяни! – заорал Сергей. – Что за привычка, не надо этого драматизма и пауз! Кто он?

– Не смей на меня кричать, – поджала губы Тамара Антоновна. – В таком тоне я общаться не намерена.

– Мама, прости, – взмолился он. – Ну, говори, говори!

– Я нашла один документ. – Тамара Антоновна тяжело вздохнула. – Когда ты с ней познакомился?

– Перед Новым годом.

– Я нашла ее обменную карту.

– Что еще за карта?

– Эти карты выдают в женских консультациях, когда женщина становится на учет. По беременности.

– Да видел я эту карту. При чем здесь это?

– Бедный мой, наивный мальчик! Предположительная дата наступления беременности – октябрь! Это не твой ребенок! Это ребенок от другого мужчины!

– Да знаю я это! – покраснел Сергей. Обсуждать щекотливую тему с собственной матерью было тяжело. – Она с ним рассталась. Или ты намекаешь, что это он букеты носит?

– Ты знал, что ребенок не твой? – прошептала Тамара Антоновна.

– Разумеется, Юля мне все рассказала давным-давно. Э, мама! Что? Что случилось?

Мама сменила цвет лица с белого на голубоватый и, прошуршав клеенчатым фартуком, кулем свалилась на пол.

Пока ехала «Скорая», Сергею с помощью спешно выдернутой из постели Елизаветы Львовны удалось привести маму в чувство. Тамара Антоновна задыхалась и пыталась что-то сказать, но, как только она открывала рот, из глаз начинали потоком литься слезы, и, кроме нечленораздельного: «Что я наделала», больше она ничего путного произнести не могла.

Пожилая докторша равнодушно спросила:

– Госпитализировать или отказ писать будете?

– А как надо? – тупо спросил Сергей. – Подождите! Почему отказ? Что, все безнадежно?

Елизавета Львовна, перестав учить молоденького фельдшера, что и как ему надо делать, переключилась на доктора, оттерев плохо вменяемого Сергея.

Прошуршав чем-то и ласково скользнув рукой в докторский карман, она немедленно получила исчерпывающую информацию:

– У больной гипертонический криз. Лучше бы госпитализировать, но если ей смогут организовать дома должный уход, то можно и оставить.

Перепуганный Сергей, не понявший формулировку «должный уход», отрицательно затряс головой и жалобно посмотрел на Елизавету Львовну.

– Так. – Она сдвинула брови, пожевала губами и требовательно спросила: – Платные палаты у вас есть?

– Есть, но только с утра. Надо будет оформиться у старшей сестры.

– А сейчас как нам быть?

– Договоритесь прямо в отделении.

– Сережа, ты в состоянии соображать?

– В состоянии.

– Тогда бери деньги, документы, и поехали.

– А Вадим где? – растерянно спросил он.

– Вадим загулял. Даже не звонит! Может, у меня тоже криз, и валяюсь я, одинокая и брошенная, в пустой квартире!

Фельдшер прыснул, но тут же притих под строгим взглядом доктора. Сергей не рискнул ехать на своей машине и напросился в «Скорую».

Утром он проснулся с дикой болью в затекшей спине. Сергей так и заснул в палате, сидя на маленьком круглом стульчике. Тамара Антоновна, прицепленная к капельнице, лежала и плакала.

– Мамуль, я тут, ты что? – всполошился Сергей. Резко вскочив со стула, он едва не сшиб всю конструкцию: в ноги впились сотни крохотных иголочек, он их почти не чувствовал.

– Отсидел, – виновато пояснил он и начал топтаться на месте, в надежде вернуть ступням чувствительность.

– Тэк-с! – В палату вошла, гремя накрахмаленным халатом, медсестра: – Это что тут за ритуальные танцы? Мы, юноша, сторонники традиционной медицины, так что все шаманские пляски после выписки.

Поколдовав над маминой рукой, она вышла, строго оглянувшись через плечо.

– Сереженька, – прошептала Тамара Антоновна, – сынок, я страшно виновата перед тобой и Юленькой. Но ты прости меня, я же не знала, что она рассказала тебе про беременность.

– Мам, не надо сейчас об этом.

– Надо, – строго перебила мама. – Не мешай мне, я должна успеть. Юля ни в чем не виновата. Не звонил ей никто, и цветы эти я покупала.

– Зачем? – не понял Сергей, заподозрив, что пресловутый криз повлиял каким-то образом на мозг.

– Затем! Не хотела тебя травмировать. Думала, ты сам догадаешься, и как-нибудь все само собой получится.

– Что получится?

– Ну до чего ж ты плохо соображаешь, когда дело твоего бизнеса не касается! Как ты Юлю-то уболтать умудрился замуж за тебя пойти? – в сердцах спросила Тамара Антоновна. – Я надеялась, что вы разведетесь, и ты не узнаешь, что она тебя так страшно обманула! А это вы меня, оказывается, обманывали!

– Мам, я тебя не понимаю!

– Чего ты не понимаешь? Звонки я придумала, цветы покупала в магазине рядом с домом! Надеялась, что ты ее заподозришь и сам все выяснишь: что, кто! Я и Диану-то тебе подсунула, думала, может, у вас что получится… Прости ты меня, дуру старую!

Сергей некоторое время пытался осмыслить услышанное. Это было слишком дико, чтобы оказаться правдой. Но Тамара Антоновна не производила впечатления сумасшедшей. Ее трезвый, осмысленный взгляд заставлял его поверить в то, что его мать планомерно и целенаправленно разрушала его жизнь. Пусть из добрых побуждений, но она едва не убила их с Юлькой любовь. Чувство было слишком хрупким: оказалось, что разрушить и растереть его в пыль может простое подозрение, при известном стечении обстоятельств вырастающее до размеров торнадо и сметающее все на своем пути. От последнего шага их уберегло чудо. И уберегло ли? Смогут ли они забыть эти кошмарные дни, наполненные недоверием и болью?

– Мам, мне надо уйти. Ты не волнуйся…

– Ты меня простишь?

– Конечно, прощу…

– Ты приведи ее сюда, я ей в ноги упаду, повинюсь. Что наделала-то!

Подбегая к дому, он едва не сбил с ног здоровенного амбала с коляской.