XIX в. принес с собой новые тенденции. Греческая война за независимость (1821–1832) обратила внимание европейцев как на географию Византийской империи, так и на участь ее христианского населения. Византию, однако, нельзя считать основой идеологии так называемого движения филэллинов. Проводились параллели между современными греками и их древними предками, а вот о смущающем переходном периоде, так раскритикованном Гиббоном, было принято молчать. Весьма примечателен тот факт, что в то же самое время набирал обороты новый интеллектуальный проект: публикация Боннского корпуса (лат. Corpus Scriptorum Historiae Byzantinae) – собрания византийских текстов, насчитывавшего около 50 томов и печатавшегося с 1828 по 1897 г. Боннский корпус стал основой для формирования новой академической дисциплины, посвященной культуре Византийского государства.

В 1897 г. Карл Крумбахер возглавил кафедру византиноведения Мюнхенского университета. Вскоре примеру этого учебного заведения последовали и другие европейские учреждения. Первым заведующим кафедрой новогреческого языка и византийской истории им. Адамантия Кораиса в Королевском колледже Лондона, где работает и автор этой книги, в 1919 г. стал Арнольд Тойнби, который, помимо всего прочего, много писал о Византии. Кафедра существует и сегодня, а посвященные Византии исследования продолжаются. Эта молодая дисциплина постепенно развивалась благодаря учреждению все большего числа соответствующих кафедр в университетах по всему миру, множеству новых публикаций, принадлежащих перу различных специалистов, и появлению специализированных журналов, а также организации международных семинаров. В Международном конгрессе византийских исследований, который состоялся в Софии в 2011 г., приняли участие свыше тысячи делегатов.

Сегодняшнее восприятие Византии складывается из ряда различных точек зрения, которые нередко противоречат друг другу. Пожалуй, ключевую роль играет якобы присущая ей инаковость, невозможность встроить ее чрезвычайно долгую историю в те привычные способы периодизации, которые успешно выполняют свою функцию при описании истории западного мира. Скажем, в V в. Византия не переживала упадок (скорее наоборот), в то время как скатываться с олимпа она начала как раз тогда, когда в западных странах начался расцвет, – в позднем Средневековье. Именно поэтому удобнее всего просто игнорировать Византию, не включая ее ни в академические, ни в общественные дискуссии по вопросам, затрагивающим европейское прошлое. Эксперты по истории Византии и в целом ученые из стран, имеющих православное наследие, часто порицают такое пренебрежение, однако, как показывает опыт, этого недостаточно, чтобы изменить положение вещей.

В то же время чужестранный характер Византии часто играет ей на руку. Недавние сенсационные выставки, посвященные Византийской империи (к примеру, в Метрополитен-музее в Нью-Йорке в 1997 и 2004 гг., а также в Королевской академии художеств в Лондоне в 2008–2009 гг.), пользовались чрезвычайной популярностью. Их организаторы сделали упор на роскоши, экзотике и мистицизме, что, возможно, напоминает традиции Востока, но людям, похоже, это нравится. Такое видение в определенной степени напоминает мир, воссозданный в одном из самых знаменитых произведений, написанных на английском языке, где возникает образ Византии, – в стихотворении 1928 г. ирландского поэта Уильяма Батлера Йейтса под названием «Плавание в Византию», которое начинается так: «Тут старым нет пристанища»[74]. Йейтс подчеркивает духовный характер империи, напоминая об уникальности византийского ремесла и высказывая предположение о том, что «…в ранней Византии (может быть, ни до, ни после в известной нам истории) религиозная, эстетическая и практическая жизнь составляли единое целое, архитекторы и ремесленники… одинаково обращались и к толпам, и к избранным»[75].

Если говорить о художественной литературе, то посвященные Византии произведения никогда не пользовались популярностью у широкой аудитории. Умберто Эко произвел мировой фурор романом «Имя розы» (1980), действие которого происходит в Средневековье, однако его произведение «Баудолино» (2000), в котором прототипом одного из ключевых персонажей, по всей видимости, был византийский историк Никита Хониат (см. главу 6), не имело такого успеха. Аналогичным примером может служить контраст между огромным восторгом, с которым читатели приняли роман Роберта Грейвса «Я, Клавдий» (1934), где действие происходит в привычном для всех мире ранней Римской империи, и гораздо более скромным приемом, который был оказан его книге «Граф Велизарий» (1938), события которой разворачиваются в эпоху Юстиниана. Выдающийся лингвист и психоаналитик Юлия Кристева, недавно опубликовавшая роман «Смерть в Византии» (2004), поставила перед собой цель изменить европейский взгляд на Византию как на «слепое пятно в истории» в рамках детективного жанра – одна из ключевых сюжетных линий ее книги разворачивается вокруг Анны Комнины. Похоже, что читают ее в основном специалисты, а значит, проповедует она уже давно уверовавшим.

В области изобразительного искусства Византия претерпела ряд интересных трансформаций. В эпоху Возрождения византийский стиль живописи, так называемую manera greca, или «греческую манеру», презирали. Известный теоретик искусства Джорджо Вазари считал ее дремучей, грубой и неуклюжей, лишенной должного натурализма, а также косвенно намекал, что она игнорирует игру света и тени и законы перспективы. Однако именно эти черты – плоское пространство, предпочтение трансцендентального оптическому – стали превозноситься в XX в. и восприниматься как предтеча модернизма, и даже в византийском иконоборчестве некоторые теперь усматривали отражение более общих возражений против наделения художественных объектов символическим значением. На основе этого в 1950-х гг. известный художественный критик Клемент Гринберг смог провести параллели между византийским искусством и кубизмом и абстрактным экспрессионизмом. Это направление мысли весьма актуально и сегодня, но тут следует отметить, что формирующиеся положительные коннотации еще не успели стать общепринятыми.

Итак, какова же судьба византийского наследия в наши дни? Проще всего обнаружить его отголоски в странах, причисляемых к православному миру: на Балканах и в России. И не только благодаря сохранившимся там памятникам византийской культуры, но и потому, что в глазах научного сообщества и широкой общественности этих регионов византийская история представляет собой неотъемлемую часть местной исторической канвы и составляет основу их общей национальной идентичности. В сфере гуманитарных знаний и искусства вопросы Византии также присутствуют и активно обсуждаются. Достаточно упомянуть, к примеру, советского кинорежиссера Андрея Тарковского (1932–1986), чей фильм «Андрей Рублев», снятый в 1966 г. и рассказывающий об иконописце XV в., насквозь пропитан образами созданных Рублевым изображений святых; или греческого художника Стелиоса Фаитакиса (1976 – настоящее время), в работах которого присутствует визуальный язык византийской живописи, который, однако, используется для создания замысловатых современных аллегорий.