— Постойте на крылечке, — бросаю я парням.

К подъезду подъезжает «мерин», тот же, что и в прошлый раз. Я подхожу, открываю дверь и сажусь на заднее сиденье.

— Вечер в тачку.

— Чего? — хмурится грузин.

— Здравствуйте, Давид Георгиевич. Рад вас видеть.

— Не рад ты, — качает он головой. — Лицемеришь.

— Рад, просто вы невовремя.

Хочу подколоть его с зажигалкой, но решаю не дразнить.

— Ты, мне кажется, — качает он головой, — очень плохо соображаешь, да? Я прав?

Я ничего не отвечаю, а просто буравлю взглядом его переносицу. Так ему должно казаться, что я смотрю прямо в глаза.

— Вот, — кивает он. — Глянь сюда.

Он протягивает несколько фотографий. Я беру их в руки. Кошмар… это, похоже, работа милицейского фотографа. Изуродованные тела с мест преступлений.

— Видишь, что хищники делают с людьми? На всех фотографиях девушки, между прочим. Молодые и красивые. Ну, то есть они были такими, пока с ними не случилась беда.

Я молча возвращаю фотки. Какого хрена он делает! В груди появляется дискомфорт и разливается противный холодок. Сердце немного ускоряется и усложняет ритм. Тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук… Я таких фотографий довольно много видел, хоть сам такими делами никогда и не занимался.

— Вы приехали специально, чтобы показать мне эту мерзость?

— Мерзость, — хмыкает он и качает головой. — А теперь посмотри вот на эти фотографии и ответь, понятен ли тебе намёк.

Я беру ещё несколько фоток, бросаю взгляд и… сердце взрывается, а волосы встают дыбом. На фотографиях Наташка…

Твою дивизию! И какого это хрена! Да ты, чувак, на всю голову больной! Больное животное, бля…

— Ну, — усмехается он. — Как тебе? Нравится?

— Как вы это сделали? — спокойно спрашиваю я, запихивая фотки во внутренний карман. — Возьму на память, с вашего позволения.

— Бери, — кивает он. — Глядишь и додумаешься до чего-нибудь правильного. Иди теперь. Если в ближайшее время лилии не будет…

— Всё-таки я хотел бы узнать, как у вас появились эти фотографии.

— Я рад, что они тебя впечатлили. Всё. Я сказал, иди. Саша, проводи юношу.

Крупный, как скала, Саша встаёт из-за руля и, обойдя машину, открывает дверь с моей стороны, а потом бесцеремонно хватает меня за шиворот и выволакивает из салона.

Твою дивизию, это крайне неуважительно. Впрочем, объяснить ему что-нибудь не так уж и просто, учитывая разницу в весовых категориях. Он минимально вдвое тяжелее меня. Давид Георгиевич следит за происходящим снисходительным и чуть насмешливым взглядом.

Я пытаюсь вывернуться и в тот же момент Саше прилетает по уху и по почкам от Лёхи и Алика. И ещё раз по почкам и снова по кочану.

Его лицо моментально делается багровым, свирепым и агрессивным. Удары парней, кажется, не причиняют ему никакого ущерба. Зато его удары оказываются весьма чувствительными. Он даёт Алику резкую и тяжёлую затрещину и тот отлетает на пару метров. Блин, просто чудище сказочное!

Саша поднимает обе руки, собираясь сокрушить меня за неподчинение.

— С Сашей лучше не связываться, — доносится из машины насмешливый голос.

Не дожидаясь атаки, я молниеносно бью коленом ему по бубенчикам, но эта туша каким-то совершенно непостижимым образом успевает отбить мою ногу.

— Козёл, — спокойно говорю я, когда Саша нависает надо мной, как зловещий голем.

Глаза его наливаются злобой и он хватает меня за горло.

— Э! — хриплю я. — Твою дивизию! Руки убери!

22. Непредвиденные обстоятельства

Возможно, с Сашей действительно лучше не связываться. Но со мной и моими парнями связываться не стоит вдвойне. Даже втройне. Точно, втройне. Вслед за кажущейся победой этого монстра, наступает настоящее поражение. Фиаско. Удар ладошками по ушам, кулаком по позвоночному столбу от Лёхи и — я предпочитаю доводить начатое до конца — удар-таки по бубенчикам от меня. Я же говорю, втройне. Из России с любовью.

Слышу звон бубенцов издалека

Это тройки знакомый разбег,

А вокруг расстелился широко

Белым саваном искристый снег…

Поверженный ворог падает на сырую землю, а я возвращаюсь в автомобиль.

— Хотелось бы внести ясность, — спокойно говорю я немного взволнованному Давиду Георгиевичу. — Не все ваши методы допустимы. И если вы хотите получить то, что вам нужно, не советую больше переступать черту. Тоненькую красную линию. Понимаете меня?

— Что ты о себе вообразил, мальчишка⁈ — зло восклицает он, с тревогой посматривая наружу и осознавая, что его мордоворот не торопится подниматься с холодного асфальта.

— Главное, чтобы вы о себе не воображали лишнего. Вы тут явно перегнули палку и не учли юношеского задора, максимализма и того, что я далеко не всё готов вам простить. Вы меня понимаете? Давид Георгиевич, ау. Кивните, если вам понятно.

— Не наглей!

— Хоть наглей, хоть не наглей, но если кто-нибудь ещё войдёт в мой дом без приглашения, лилии не будет. Если ещё раз я получу угрозы в адрес моей женщины, лилии не будет. Я уже и сейчас не уверен, что с вами стоит поддерживать какие-либо отношения. И, пожалуйста, мне больше не звоните.

— Что⁈

— Вроде чётко говорю. Вы же нормально по-русски понимаете. Я сказал, больше не звоните, если хотите получить лилию. Я сам позвоню, когда сочту нужным.

— Да ты… — начинает он, но я, не глядя на него, выхожу из машины и, оставив дверь открытой, не оглядываясь иду к подъезду. Слышу, как Алик бросает:

— Вы тело заберите, любезный, а то соседи сейчас милицию вызовут.

Мы заходим в лифт, и я достаю из кармана фотографии. На них моя спальня и спящая Наташка. Капец. Не квартира, а проходной двор. Интересно, это сделано до того, как мы замки поменяли или уже после? Дежурных придётся на этаже ставить, других вариантов не вижу. Ещё нужно чердак закрыть. Наглухо. И поставить посты на остальных входах. Придётся превращать дом композиторов в лагерь строгого режима.

— Тише-тише! Аккуратней! Давай без объятий, ладно?

Цвет морщится, пытаясь вырваться из моих рук.

— Ну, ладно-ладно, — посмеиваюсь я. — Паша с раной.

— Так, ты нарываешься, фазан зелёный? — шуточно злится он.

— Ты же со мной в таком состоянии не справишься, — смеюсь я. — Так что сам пойми, могу говорить что хочу.

— Можно подумать, в какое-то другое время ты говоришь не то, что хочешь.

Тоже верно.