бандосов так, чтобы ни у кого не вызывало сомнений, что они сами друг друга перестреляли.

— Гильзы!

Спуститься, вызвать милицию и подкорректировать показания.

— Это что тут такое!!!

— Марина! Зачем ты вышла? Скорее иди к себе, иначе милиция замучает вопросами!

Менты в дежурке уже почти свои в доску, но выгоду упускать не намерены и получить немного хрустов на карман совсем не против.

— Каки-то преступники устроили перестрелку. Мы едва живы остались. Всё, всё, моя хорошая. Всё уже позади.

Наташка держится молодцом, но по глазам всё видно. Одно дело понимать теорию, а совсем другое испытать всё на практике. Испытать и почувствовать дыхание старухи с косой, желающей забрать самое дорогое, что у тебя есть на сегодняшний день. То есть меня. Немного самонадеянное заявление, но, кажется, правдивое.

— Что там произошло? — спрашивает Марина, вваливаясь к нам после отъезда ментов.

Вид у неё совершенно ошалелый.

— Что, думала тебя пришли штурмовать? — усмехаюсь я.

— Меня-то с чего бы⁈ — делает она круглые глаза. — Это уж вас скорее. Недавно всю хату перевернули, а теперь вот перестрелку устроили.

Ну и сучка же ты, подруга. Я качаю головой.

— А к тебе заходили?

— Кто? — удивляется она. — Грабители?

— А ты думаешь, это грабители?

— А кто?

— Ну да, — ухмыляюсь я. — Больше некому. А чего они друг друга перестреляли, никого не ограбив? У них, наверное, ключи к дверям не подошли, да? Вот они и повздорили.

— Нет, — очень натурально тупит Марина, — а кто, если не грабители?

— Я думаю, это твои женихи, — отвечаю я. — Не могли договориться, кому ты достанешься, вот и поубивали друг дружку. Мы так милиции и сказали.

Смеётся.

— Ну что, может чайку? — спрашивает она отсмеявшись.

Наташка растерянно смотрит на меня и уже открывает рот, чтобы пригласить соседку на кухню.

— Извини, Марина, — решительно говорю я. — Мы устали, переволновались и страху натерпелись.

— Какого страху? — ржёт она. — Не в вас же стреляли!

— Так, ты девушка бесстрашная, ты молодец, — восклицаю я. — А мы не такие. Поэтому ты сейчас пойдёшь к себе, а мы подопрём дверь комодом, почистим зубы и забьёмся под одеяло. Всё, спасибо, что заглянула, но на этом наш ансамбель с вами прощается.

Я беру её под руку и выставляю за дверь. Кровь на площадке начинает подсыхать.

— Эй, Мигуля, сам бля, без ансам-бля, — сопротивляется Маришка, — ты не особо гостеприимный! Ната, спасай!

Но Ната спасать её не торопится.

— Может, надо было чаю всё-таки дать? — скорее для проформы спрашивает она, когда дверь за Мариной закрывается.

На это я даже не отвечаю. Снимаю трубку и звоню Ферику. Расспрашиваю, что там с Цветом и рассказываю, что тут у нас. Я рассказываю в общих чертах, не желая давать Кухарю лишних подробностей.

Цвета, в отличие от меня, зацепило. Чиркнуло по боку. Ничего страшного, но приятного, всё равно, мало. Нападавшим удалось скрыться. А вот моим не удалось. Кроме тех, что были сверху на лестнице и, вероятно, на чердаке. За ними никто не побежал. Хрен с ними, думаю, впечатлений им надолго хватит.

— Вы, Фархад Шарафович, будьте внимательны и осторожны, — предупреждаю я его. — Конечно, исполнитель, который, скорее всего, был бы отправлен к вам после меня, вряд ли в ближайшее время сможет предстать перед вами во плоти, но осторожность не помешает.

— Это хорошо, — серьёзно говорит Ферик. — что не во плоти…

Конечно, хорошо, чего уж там.

Когда мы ложимся в постель, Наташка прижимается ко мне и ничего не говорит, молчит.

— Наташ, сильно перепугалась сегодня? — тихонько спрашиваю я.

Она кивает и, помолчав, говорит, тоже негромко:

— За тебя, а не за себя. Да, сильно. Кровь в жилах застыла, когда вы пошли по лестнице… Это ведь могла быть ловушка. Если бы этот парень, что стучал по крыше, хотел бы тебя заманить, он мог бы специально такой расклад дать, и тогда тебя ждали бы не у лифта, а на лестнице. Они могли устроить засаду…

— Да, Наташ, могли, — соглашаюсь я. — Первым шёл Дима, кстати… Но зачем бы этот Сеня вообще что-то говорил, если бы был с ними заодно? И потом, знаешь, у меня ведь чуйка…

— Какая ещё чуйка, — мотает она головой. — Эта штука чересчур необъективная, чтобы на неё можно было безоговорочно полагаться. Ты так не думаешь?

— Нет, не думаю. Она меня ещё никогда не подводила за последние полста лет.

Она хмыкает:

— А я-то думаю, почему ты иногда брюзжишь, как старик…

— Ага, — усмехаюсь я. — Смотри, сейчас ещё скажу кое-что по-стариковски разумное. Вот сегодня произошёл…

— Да знаю я, что ты скажешь, — она кладёт голову мне на грудь и закидывает на меня ногу под одеялом. — Что вот такие случаи могут повторяться в будущем и что я, пока не поздно, должна от тебя бежать, как от огня. Ты уж сто раз это говорил. А я тебе уже отвечала, я всё решила. Раз и навсегда. На всю оставшуюся жизнь…

Hа всю оставшуюся жизнь

Hам хватит подвигов и славы

Победы над вpагом кpовавым

Hа всю оставшуюся жизнь…

Она поёт решительно, но тихо, практически шёпотом, и от этого делается жутковато. Я целую её в макушку и закрываю глаза. На всю оставшуюся жизнь…

Утром еду в аэропорт встречать родителей и Гену с Ларисой. Дима остаётся в дежурке, поэтому я прошу его организовать уборку в подъезде. Не самому, конечно, а решить с дворником. Выдаю ему на это финансы. А то неудобно будет — родители приехали, а подъезд в кровищи. И так лифт прострелянный, как решето, а ещё и это…

Остальные парни двигают со мной, поэтому эта забота ложится на Димыча. Помимо охраны Наташки. Мы едем на двух тачках. Война войной, а новоселье по расписанию. Нужно ещё сегодня-завтра смотаться с Натальей в «Берёзку», накупить деликатесов на праздничный стол. Лучше, конечно, сегодня, но успею или нет, пока неясно. Надо, надо успеть, ведь мы, ленинцы, знаем, что значит это волшебное слово «надо». Умри, но сделай. Умри, но ветчину достань…

Пока едем снова звоню Ферику. От Цвета ничего нет, но завтра он должен прилететь.

— А как же рана? — удивляюсь я.