— О чем вы думали, когда припустились бежать, словно огонь по пороховой дорожке? И это в вашем-то состоянии! Ваша рана открылась, надо поменять повязку, а для этого придется искать аптекаря.

Николя рассмеялся.

— Увы, мне уже не двадцать лет! Возможно, мне почудилось. Нет, уверен, я видел, как в эту карету сел тот самый субъект, что позавчера разгуливал в нижней галерее версальского дворца, а завидев меня, пустился наутек. Я рассказывал вам о лорде Эшбьюри. Так вот, я только что видел, как он выходил из дома… Мне кажется, это был именно он, а он — один их тех, кто руководит британской шпионской сетью. Черт, мне почудилось или я действительно его видел?

Взяв Николя за руку, Семакгюс вытащил часы, дабы измерить пульс, а затем приложил ладонь к его лбу.

— Вам не почудилось. Теперь, когда вы отдышались, пульс нормальный, а лоб холодный.

Николя взял хирурга под руку.

— Идемте, посмотрим на дом, я хочу убедиться, что мне это не привиделось. Ох, какой же я глупец! Надо было прыгнуть в наш экипаж…

— Не стоит жалеть, кучеру все равно пришлось бы разворачиваться!

По улице Кристин они дошли до большой красивой постройки, именовавшейся, судя по надписи на фронтоне, Русской гостиницей. В вестибюле их встретила женщина, одетая, как обычно одеваются зажиточные горожанки.

— Добро пожаловать, господа. Полагаю, вы решили остановиться в нашем прославленном заведении на полном пансионе. «Парижский альманах» всегда извещает о нас иностранцев и посетителей нашего города…

Она говорила так быстро, что Николя никак не мог прервать ее.

— У нас останавливаются исключительно люди благородные, только те, кто имеет собственный экипаж. У нас прекрасные, великолепно обставленные апартаменты, спальни, гардеробные, гостиные, мебель обита дамастом и прочими, не менее изысканными тканями. На каждом этаже пристанища задумчивости, все очень чистые. Если необходимо, мы готовы предоставить в ваше распоряжение место в каретном сарае и конюшне. У нас нет кухни, но мы всегда готовы заказать вам любое блюдо у лучших поставщиков, а также порекомендовать вам лучшие трактиры города. Я к вашим услугам.

Ее изящному реверансу позавидовала бы любая герцогиня.

— Сударыня, — произнес Николя, — мы пришли к вам совсем по иной причине. Мы всего лишь хотели расспросить вас о вашем постояльце, который не более пяти минут назад вышел из вашего дома, сел в карету и уехал.

Приветливое лицо хозяйки мгновенно помрачнело, приняв суровое и даже вызывающее выражение.

— О ком вы говорите? Насколько мне известно, из дома никто не выходил.

— Сударыня, — проговорил Николя, — мне бы не хотелось напоминать вам, в чем состоит ваш долг. Я комиссар полиции Шатле и знаю, что содержатели гостиниц и меблированных комнат обязаны в установленные правилами сроки сообщать о проживающих у них иностранцах. Если иностранец остановился в гостинице, значит, не позже чем через двадцать четыре часа начальник полиции должен знать, как его зовут, откуда он прибыл, какова цель его приезда, в каком номере он проживает, с кем состоит в переписке и кто к нему приходит. Как вы понимаете, делается это в интересах его величества, подданными коего оные содержатели являются. Я понятно объясняю? Вам ясно, что, отказываясь отвечать, вы совершаете большую ошибку? Если вы будете упорствовать и далее, боюсь, вам придется пройти с нами в не слишком приятное место, где вас сначала допросят, а потом проверят правильность ваших ответов.

Похоже, речь его действительно имела успех, ибо дама разразилась рыданиями и больше не пыталась делать вид, что не понимает, о чем идет речь. Решительный вид Николя подтверждал его намерение исполнить угрозу.

— Увы, увы, господин комиссар, неужели вы хотите разорить несчастную вдову, обремененную детьми? Я из последних сил выбиваюсь, обустраивая этот дом! Признаюсь: я виновата, но я пренебрегла своими обязанностями только по доброте сердечной. Этот иностранец — думаю, он англичанин — запретил мне сообщать о себе. Он прибыл во Францию, чтобы найти своего ребенка, которого родила от него некая французская дама, успевшая с тех пор выйти замуж. Судите сами, какой деликатности требуют подобные поиски!

— Сударыня, боюсь, что в этом случае речь вовсе не идет о волшебной сказке, в которую вы по простоте душевной поверили. Каким именем он назвался?

— Он сказал, что его зовут Фрэнсис Сефтон и он торгует скаковыми лошадьми. А потом он с угрожающим видом велел мне никому про него не говорить.

— Отлично придумано, скачки все больше входят в моду. Когда он прибыл?

— Двадцатого сентября.

— У него был с собой багаж?

— Два чемодана. Служанка говорила, что у него в комнатах много разного платья, париков и даже женских нарядов. Он, наверное, хотел увезти их к себе на остров, чтобы потом выгодно продать.

— К нему кто-нибудь приходил?

— Никто.

— У него есть экипаж?

— За ним постоянно приезжает фиакр.

— Он ведет размеренный образ жизни?

— Конечно, нет! Он часто возвращается под утро, иногда вовсе не ложится. Однако платит он аккуратно, каждую неделю. Правда, сегодня утром он собрался впопыхах, а перед этим его два дня не было дома. Неделя еще не кончилась, но он любезно заплатил за нее вперед, а потом еще раз просил никому о нем не говорить, ибо супруг его бывшей возлюбленной прознал, что он в Париже.

— Превосходно, сударыня. Если он вновь появится, немедленно сообщите вашему квартальному комиссару, чтобы он сообщил об этом в Шатле, комиссару Ле Флоку. И помните, если вы не станете следовать моим инструкциям, вы рискуете потерять свою гостиницу: ее закроют, а вас привлекут к судебной ответственности. Теперь покажите нам комнату господина Сефтона.

Она повела их на второй этаж, в богато убранные апартаменты, состоявшие из спальни, туалетной комнаты и маленькой гостиной. Кровать стояла нетронутой. На маленьком столике Николя заметил бутылку портвейна и два стакана. Поведя носом, он подошел к камину: там жгли бумаги, причем немало. В куче пепла он заметил кусочек обгоревшего листа, где виднелись избежавшие уничтожения печатные буквы: «elles pres». Газета, государственная бумага или листовка торговца. Надо попытаться определить. Указав на стаканы, Николя обратился к хозяйке:

— Он кого-нибудь принимал?

— Я никого не видела.

Николя понюхал стаканы.

— Я бы сказал… сегодня ночью… Нет, его здесь не было… Значит, сегодня утром. Вы уверяете, что проводите за конторкой все двадцать четыре часа?

— Разумеется, нет, но… Честно говоря, я больше ничего не знаю. Конечно, все возможно.

Она снова разрыдалась. Николя пожал плечами, поражаясь подобному легкомыслию. Семакгюс указал на край одного из стаканов: на нем виднелись следы помады.

— Разве угадаешь! — вздохнул комиссар. — В наши дни мужчины зачастую используют еще больше грима, чем женщины. Наносят и румяна, и белила, и помаду. Но запомним этот факт.