К концу февраля 1111 года в Переяславль подошли все рати. Шли в поход Святополк с сыном Ярославом, киевской дружиной и пешими воинами, Владимир Мономах с сыновьями Мстиславом, Вячеславом, Ярополком, Юрием и десятилетним Андреем, с ними шли переяславская и смоленская дружины и пешие воины из всех мономаховых земель; Давыд Святославич пришел с сыновьями Святославом, Всеволодом, Ростиславом и с сыновьям Олега – Всеволодом, Игорем, Святославом. Шли с ними дружины и пешие воины из Чернигова, Новгород-Северского и других подвластных святославичам городов.

26 февраля 1111 года, во второе воскресенье великого поста, войско вышло из Переяславля и направилось в глубь половецких степей. Во главе его шли епископы и попы с крестами. Из Епископских ворот попы вынесли крест, а потом мимо креста с пением двинулся весь клир во главе с епископами. Все воины, в том числе и князья, проезжая и проходя мимо креста, получали благословение переяславского владыки и долго еще, целых одиннадцать верст, до реки Альты впереди ратей шли церковные люди, и среди них – игумен Даниил, который оставит описание великого похода русских воинов против поганых язычников.

От всего виденного – и от огромного войска, собранного почти со всей Руси, и от освящения похода русской православной церковью, и от воодушевления, которое читалось на лицах всех воинов – Мстислав испытывал особый душевный подъем. Он твердо верил в победу. Не могли не победить поганых русские рати, шедшие в степь с такими великими целями – защиты родины и святой веры.

До Альты небо было пасмурным, но когда вступили в Дикую степь – огромное пространство, где не жили ни русы, ни кочевники, – разъяснилось, солнце залило светом пространство, стало припекать. Мстислав снял с себя теплую одежду, блаженно жмурился под весенними лучами.

К нему подскакал Ярий. Его сотня шла в составе переяславской рати.

– До весны дожили! Как надоела зима, не чаял, когда закончится! – весело прокричал он.

– Чем же тебя зима не устроила? – улыбаясь, спросил Мстислав.

– Не знаю. Наверно, на редкость была суровой. Мороз такой ударил, что бревна в избах трещали. А как в Новгороде зимовали?

– Нас спасали теплые ветры с моря. Снега много навалило. Когда уезжал, февральские вьюги начались, некоторые дома до крыш снегом покрыло.

– Тоскую я по новгородчине. Думал, вернусь в страну детства, душой успокоюсь. Ан нет, лучшую часть жизни провел на севере, туда и влечет сердце.

– Как супруга, дети?

– Четвертый народился. Теперь у меня трое сыновей и дочка. Дом – полная чаша! Ты-то как?

С новой женой Мстислав жил в ладах. Один за другим родились трое сыновей и две дочери, дом был полной чашей.

– Опередил я тебя, – ответил он. – У меня уже внуки пошли. Порой путаешься, кого как звать.

– Такое и у меня случается! – заразительно засмеялся Ярий.

– Стареем, брат. Стареем...

– Ну, до старости еще далеко! Тридцать пять – это самый расцвет человека!

– Да я так, к слову. Как дядька Вячеслав себя чувствует?

– Отец все такой же хлопотун, на месте не усидит. Всем старается услужить, угодить. Да! Забыл сказать: женился он. Взял повариху из моего терема. Ну и что ты думаешь? Села она ему на шею, разве что не погоняет.

– Не везет ему с женщинами.

– Не скажи! Думаю, так ему нравится, когда жены им командуют. В крайнем случае, несчастным себя не чувствует.

– А помнишь, как на Волхове сетью рыбу ловили?

– Еще бы!

– А гроза на реке прихватила? Таких гроз я больше ни разу не видывал.

– Да, гроза в лесу – страшное дело. Какие раскаты грома! Как будто в землю тебя вбивают...

– Иногда вспомнишь о друзьях-товарищах. Как мы путешествовали... Разлетелись по разным краям.

– А Вавула так и пропал. Как Давыд напал на Новгород, с тех пор его не видел.

– И Росава тоже...

– А Воимир над пергаментами корпит?

– Да нет. Теперь под его началом дюжина грамотеев, княжеские дела ведут. Незаменимый у меня человек!

Так, вспоминая о днях своей юности, ехали они рядом до вечера, пока войско не остановилось на ночлег. Ночь стояла тихая, звездная, но прохладная. Земля была покрыта снегом или талой водой, поэтому перебивались кто как мог: раскидывали седла, попоны, укрывались шубейками, дремали. Под утро всех сморил сон, только дозорные, сменяя друг друга, выезжали далеко в степь, высматривая врага.

Через шесть дней войска подошли к Донцу, остановились для небольшого отдыха. Воины запалили костры, достали хлеб, мясо, питье. Мстислав переходил от одного костра к другому, беседовал с дружинниками. У всех было хорошее настроение, все жаждали скорой встречи с врагом, чтобы на поле боя помериться силами.

После Донца воины облачились в боевые доспехи, разобрали с телег мечи, щиты и копья, пошли боевым строем. Скоро завиднелась половецкая столица Шарукань, названная так по имени хана Шаруканя, воздвигнувшего ее посреди степи. Мстислав приготовился увидеть красивый город с домами и теремами, но перед взором русских воинов открылось скопление кибиток, глинобитных домов, шатров; все это нестройное степное селение было опоясано невысоким земляным валом.

Русы говорили разочарованно:

– Это и есть столица?

– А вал перешагнуть можно...

– Крепость, тоже мне...

Действительно, русское войско умело брать настоящие рубленные из дерева и сложенные из камня крепости, а земляные валы могли быть преградой разве что для половецкой конницы.

Видно, это понимали и половцы. Едва столица была окружена русами, как на вал выбежали горожане, замахали руками, подали знак, что не хотят оказывать сопротивления, а желают вступить в переговоры. Вскоре из ворот крепости вышли видные жители Шарукани, неся в руках чаши с вином и рыбу на огромных серебряных блюдах: город сдавался на милость русов и обязывался уплатить тот откуп, который назначат князья.

Владимир Мономах поставил условия: жителям сдать все оружие, отогнать в русский стан коней, немедля отпустить всех русских пленников, а также пленных торков, берендеев и людей иных земель, кто захочет быть свободным. А для войска приказал выдать все золото и паволоки, что есть в домах, все ценное имение, взамен же обещал жизнь и жилище.

Русская рать задержалась в Шарукани всего один день и направилась к другому половецкому городу Сугрову. Сугров был таким же степным городом, как и Шарукань, но укреплен посильнее: земляной вал здесь был выше, а поверх его было воткнуто кольё – заостренные жерди.

Мстислав видел, как при подходе к городу из русского войска отделились три всадника. Они подъехали к крепости на безопасное расстояние, один из воинов вынул рожок и трижды просигналил, вызывая жителей на переговоры. Защитники молча наблюдали за русами. Потом какой-то знатный половец что-то громко закричал, воины разом подняли луки, выпустили стрелы и стали бесноваться, как видно, выражая желание отстаивать город до конца.