И каким голубем! Тогда его обвинили в том, что он, будучи в маске, угрожал пистолетом кандидату в президенты от христианско-демократической партии. Скрытые свидетели, члены этой партии, якобы видели, как он после угроз скрылся с места преступления в автомобиле, три последних номера номерного знака которого они успели запомнить. И эти три цифры точно совпали с цифрами номерного знака автомобиля Хуана.

Наша служба G‐2 начала розыски Хуана для допроса. Хуан спрятался у меня, и я рассказал об этом генералу. Тот приказал, чтобы я предложил Хуану выбрать одно из посольств, расположенных в столице, для убежища, но он рекомендует сдаться G‐2, так как он уверен в его невиновности.

Хуан выбрал последнее. Сдался, и его отдали на моё попечение и под мою ответственность, пока не закончится расследование. В качестве места заключения я выбрал для него одну из голубятен. Так что в голубятне жил даже один из панамских заключённых. Правда, привилегированный, с правом петь песни и пить вино с остальными голубями.

Я не думаю, что было когда-нибудь такое время, когда Панама жила такой интенсивной жизнью, как в те дни. Что касается жизней, то многие из голубей расстались с ней, потому что, ослеплённые идеями антимилитаризма, стали антиторрихистами. Будто бы нашими врагами являются вообще военные, а не хозяева этих военных. И из-за того, что не смогли преодолеть эту свою ненависть к военным, они не смогли немедленно и конкретно помочь в борьбе за наши идеи. Утратили политическое чутье и, самое главное, понимание ситуации. А самое непростительное — чувство справедливости. А ведь многие из них были очень ценными кадрами.

Более скромные из них видели необходимость в конкретной и немедленной помощи и сами предлагали её. Как, например, Дональд Вильямс, дантист, в помощи которого нуждались не только бедняки, но и прежде всего партизаны-революционеры.

Однажды я привёл к нему молодого никарагуанца для изготовления ему полного зубного протеза и в сторонке довольно плохо пошутил, сказав ему, чтобы он особо не гнался за качеством, потому как парня могут вскоре и убить. Помню, как удивлённо взглянул на меня тогда Дональд. Я смутился, сказал, что шучу. Ведь эти люди — соль земли и заслуживают иметь всё лучшее из лучшего. Через три месяца этот юноша погиб.

Привёз я ему однажды «с острой зубной болью» и Томаса Борхе. У того болел зуб, укоренившийся так глубоко в кость, что Дональд, а это было ночью, и он сильно нервничал, и работал без помощника, так и не смог его удалить.

Может быть, Томас и сейчас живёт с этим зубом.

Каэтано Карпио, или «Марсиалю», как мы его звали, командующему Фронтом народного освобождения Сальвадора, я послал как-то от имени генерала подарок. Это был довольно красивый пистолет.

Такое случается, что когда тебе кто-то нравится, то возникает желание, чтобы она нравилась и другим. И я хотел, чтобы и генералу достался кусочек признательности Марсиаля за этот подарок. Как сказано: «Кто больше даёт, тот больше и получает». Такова божественная математика.

Мне нравился генерал, мне хотелось, чтобы Марсиалю он нравился тоже, и потому я послал тот подарок от его имени.

Я послал подарок с товарищем, которого я хорошо помню. Я звал его Агустином, а он меня — Баррабасом. Вероятно, из-за моей бороды. Его убили, отрезав ему голову… Трудно плыть по реке памяти, когда в неё вливаются то одни, то другие притоки воспоминаний, в которые впадают другие притоки и ручейки…

Так вот, однажды Марсиаль собрался приехать в Панаму. И я, боясь, что он будет благодарить генерала за подарок, решил его об этом предупредить. Предупредил. Генерал спросил: «Что это был за подарок?»

«Парабеллум Лугер», — ответил я. «Лучше бы ты послал ему пулемёт», — сказал генерал, а я подумал, откуда бы я его взял, если бы только не сам генерал дал мне его.

С Марсиалем мы однажды проговорили часов шесть, в основном о вещах, не таких уж важных, прозаичных, возможно, грубоватых, но потому и особенно ценных, из которых и складывается жизнь. Как правило, только с людьми, которые тебе очень нравятся, говорят об обычном и интимном. Не знаю, почему я ему понравился. Если я и хвастаюсь этим, то только потому, что занять такое место в душе таких людей — это самое ценное, что было в моей жизни.

Уже после смерти генерала Марсиаль встречался с Грэмом Грином, который предложил ему деньги на реализацию проекта развития одного из освобождённых Фронтом Фарабундо Марти районов страны. Марсиаль сказал Грину: «Отдай эти деньги Чучу, он знает, как их лучше потратить».

И Грэм Грин, который прежде давал деньги на «патроны против Сомосы», дал приличную сумму на развитие этого освобождённого Народным фронтом района Сальвадора. Поскольку деньги он получил как авторский гонорар его книги о Торрихосе, нам всем подумалось, что это было молчаливое действо в память о генерале. Он как бы продолжил в этой форме свою борьбу, как продолжал бороться с арабами после своей смерти слитый в единое со своим конём Сид Кампеадор.

История Марсиаля этим не кончилась. С задачей наследовать контакты Торрихоса в регионе мне было поручено найти и пригласить его в Панаму. Когда он прибыл и мне нужно было представить его, я спросил его, как его объявить. Я ожидал, что он назовётся как «Первый Команданте Вооружённых народных сил Фронта Фарабундо Марти Сальвадора Кайетано Карпио, Марсиаль», но он сказал: «Да я простой пекарь» — и всё. Но потом в выступлении он описал ведущиеся в Сальвадоре военные действия с массой технических и политических деталей и подробностей.

Вскоре после этого визита он покончил с собой в Манагуа, выстрелив из того пистолета, который был подарен ему в Панаме по моей просьбе. Это была разновидность револьвера, без барабана, но с четырьмя стволами. Редкое оружие, подобное зловещему, секретному и замаскированному предзнаменованию. Я помню, что сам снабдил его патронами 357 калибра, одним из которых он разорвал своё сердце.

Мне больно продолжать писать об этой истории. Она принадлежит таким глубинам человеческого сердца, где должно хранить уважительное молчание.

А подобных этому блестящему, большому и любимому, ушедшему от нас герою, было ещё так много, так много, что скоро наступит день, когда они все сразу оживут в нас и мы содрогнёмся.

А сейчас я хочу написать о дне, когда убили генерала.

Незадолго до этого мы были в Колумбии, где знакомились с одним животноводческим проектом. Проект состоял в том, что корову элитной породы обсеменяли спермой тоже породистого, в этом случае канадской породы, быка. Затем оплодотворённую клетку пересаживали в матку обыкновенной коровы. Таким образом, породистая корова могла производить много породистых телят одновременно без того, чтобы самой изнашиваться и терпеть родовые боли. Такое вот насильственное материнство.

Разумеется, генерал не мог после этого не подумать о бедной женщине-кормилице, у которой могут отнимать молоко собственного ребёнка, чтобы кормить дитя от богатой матери. За небольшую плату богачка так сможет поберечь свои груди.